Алан Фостер - Звёздные войны

— Это было штатное общепринятое оружие Рыцарей Джедай, — объяснил Кеноби. — Не такое неуклюжее и неточное, как, например, бластер. Чтобы пользоваться им, нужен был не только хороший глазомер, но и большое умение. Любой может пользоваться бластером или взрыворезом, но умение хорошо обращаться с лучом-саблей было отличительным признаком незаурядности, — рассказывая это, старик расхаживал по полу пещеры.

— На протяжении более чем тысячи поколений, Люк, Рыцари Джедай были самой могущественной и самой уважаемой силой в Галактике. Они были защитниками и гарантами мира и справедливости в старой Республике.

Люк так и не спросил, что с ним случилось. Подняв глаза, Кеноби увидел, что юноша рассеянно смотрит в никуда, едва ли воспринимая что-либо из рассказа старика. Кто-нибудь и упрекнул бы Люка в отсутствии внимания, но только не Кеноби. Будучи более чувствительным, чем обычные люди, он молчаливо ждал, пока молчание не стало тягостным для Люка и тогда Люк заговорил: — Как умер мой отец? — медленно проговорил он.

Кеноби заколебался, и Люк почувствовал, что старику именно об этом я не хочется говорить. Но в отличие от Оуэна Ларса, Кеноби не был способен прикрываться удобной ложью.

— Его предал я убил очень молодой Джедай по имени Дарт Вейдер, — мрачно произнес Кеноби. Он не смотрел на Люка. — Юноша, которого учил я. Один из моих самых способных учеников… и одна из самых больших моих неудач.

Кеноби снова зашагал по пещере.

— Вейдер воспользовался тем, чему я его научил, а также своей внутренней силой во имя зла, помогая последним продажным Императорам. Когда Рыцари Джедай были рассеяны, дезорганизованы или убиты, некому стало бороться с Вейдером. Сегодня почти все Рыцари мертвы.

На лице Кеноби мелькнуло нечто вроде сочувствия.

— Они были слишком добры, слишком доверчивы, когда дело касалось их процветания. Они слишком верили в непоколебимость Республики, не понимая, что, хотя тело и было здоровым, душа ее могла заболеть и ослабнуть, став беззащитной против манипуляций таких продажных индивидуумов, как Император. Жаль, что я не знал, чего добивался Вейдер. Иногда мне кажется, что он только выжидает, готовя какую-то непредсказуемую мерзость. Такова судьба того, кто постигает Силу и поддается ее недоброй половине.

Лицо Люка выражало недоумение.

— Сила? Ухе во второй раз вы упоминаете Силу.

Кеноби кивнул.

— Иногда я забываю, в чьем присутствии я болтаю. Проще говоря, Сила — это то, с чем Рыцари Джедай должны иметь дело. Не будучи пока объясненной по-настоящему, она, по теориям ученых, является энергетическим полем, вырабатываемым живыми существами. Древний человек подозревал о ее существовании, но в течение всех тысяч поколений так и не познал ее значения.

Только отдельные люди могут постичь Силу такой, какая она есть. Мы безжалостно приклеивали ярлыки: шарлатаны, жулики, мистики и еще более худшие. Еще меньше людей могли использовать ее. Так как обычно она не поддавалась их примитивным, мало изученным попыткам управления. Она еще нередко бывала для них слишком могущественной. Соотечественники часто понимали ее неправильно и даже еще хуже.

Обеими руками Кеноби сделал широкий всеобъемлющий жест.

— Сила окружает каждого из нас. Некоторые считают, что именно она направляет наши действия, а не наоборот. Постижение Силы и умение управлять ею и принесло Рыцарям Джедай их особое могущество.

Кеноби опустил руки и посмотрел на Люка. Юноша начал беспокойно ерзать, охваченный смущением. Когда Кеноби заговорил снова, голос его звучал так бодро и молодо, что Люк невольно вздрогнул.

— Ты тоже должен научиться обращению с Силой, Люк, если хочешь отправиться со мной на Альдебаран.

— Альдебаран! — Люк от удивления вскочил с ремонтного табурета. — Как я могу поехать на Альдебаран, если не знаю даже, где он находится! — Испарители, роботы, урожай — это окружение неожиданно поглотило его; обстоятельства, интересовавшие его ранее, и незнакомые произведения других культур сейчас лишь пугали его. Он бессмысленно огляделся, избегая проницательного взгляда Кеноби. Старика Бона…

— Я должен вернуться домой, — услышал он свой хриплый голос. — Уже поздно. Мне и так сильно достанется. — Что-то вспомнив, он показал на неподвижного Р2Д2. — Можете оставить робота себе. Кажется, вы нужны ему. Я придумаю, что сказать дяде, во всяком случае, надеюсь на это, — безнадежно сказал он.

— Мне нужна твоя помощь, Люк, — объяснил Кеноби, говоря одновременно с горечью и твердостью. — Я стар для таких вещей. Я не могу положиться, что сам сделаю все, как надо. Эта миссия слишком важна, — он кивнул на Р2Д2. — Ты слышал и видел послание.

— Но я не могу впутываться в это, — возразил Люк. — У меня полно работы. Нужно собрать урожай, даже если дядюшка раскошелится и наймет еще одного работника. Я понимаю, что поступаю неправильно, но ничего не могу поделать. Только не сейчас. Кроме того, все это происходит так далеко отсюда. Это совсем не наше дело.

— Ты говоришь, как твой дядя, — беззлобно сказал Кеноби.

— О, мой дядя Оуэн… Как я могу все это объяснить ему?

Старик прятал улыбку, сознавая, что судьба Люка была уже предрешена. Она была предопределена за пять минут до того, как он узнал, каким образом умер его отец. Она была предопределена с тот мгновения, когда он услышал послание до конца. Она была заложена в нем с того мгновения, когда он впервые увидел изображение прекрасного Сенатора Леи Органы, неуклюже и скверно изображенное малышом роботом. Кеноби внутренне содрогнулся. Похоже, она была окончательно предопределена еще до рождения юноши. Не то чтобы Бен верил в Предназначение, но он верил в наследственность — и в Силу…

— Помни, Люк, страдание одного человека — страдание всех. Для несправедливости не существует расстояний. Если Зло немедленно не остановить, оно постепенно проглотит всех людей, неважно, сопротивлялись они ему или же нет.

— Мне думается, — нервничая, сознался Люк, — я мог бы доставить вас до Анкорхеда. Оттуда вы можете попасть в Мос Эйсли или куда вам угодно.

— Очень хорошо, — согласился Кеноби. — Для начала достаточно. А потом ты будешь делать то, что сочтешь правильным.

В полном смятении Люк отвернулся.

— О'кей. А сейчас я не слишком хорошо себя чувствую.

Камера для задержанных была освещена мертвенным тусклым светом. Его едва хватало на то, чтобы увидеть холодные черные металлические стены и потолок высоко над головой. Камера была рассчитана на то, чтобы у заключенного до предела развилось чувство беспомощности, и этому она служила хорошо. И даже настолько хорошо, что ее единственный заключенный испуганно вздрогнул, услышав шум, раздавшийся в другом конце коридора. Открывшаяся металлическая дверь была толщиной в ее тело, горько подумала она. Они боялись, что только с помощью одних своих рук она смогла бы пробить менее толстую преграду.