Макс Фрай - Жили-были. Русские инородные сказки – 7

Вскоре подошел автобус. Роман вернулся в совхоз, пришел в дом, выпустил кота и собрал вещи. На улице пошел дождь. Он сел в автобус, вернулся в город, дал объявление в городской газете о продаже дома, сел в электричку и уехал. Навсегда.

Юкка Малека

Про голубятника

Я днями в детстве жил у бабушки, хорошо кушал рассказы о голубятнике.

Слухов да толков много о нем тогда ходило по лестнице, каждый сосед по-своему привирал. Говорить тогда любили, безо всяких причин собирались на площадках, останавливали друг друга на крыльце болтать языками. Такое было время, что можно было в любое окно во дворе постучать и сказать ку-ку, чтоб из форточки дали конфету, и с конфетой во рту послушать взрослых.

Взрослые говорили, что голубятник чушь несет и место занимает. Говорили, что к нему на чердак пятеро шлюх ходят и пора прекращать. Потом говорили, что он за всю жизнь ни одной юбки не поднял и оно понятно, кто же к такому дураку пойдет. То выходило, что он детдомовский, ничей, то будто бы сын начальника ЖЭКа, и оттого его гнать нельзя. Больным обзывали, припадочным. Для одних – полудурок, для других – идиот.

И дядьки тоже договориться не могли. Дядька сверху, который нам машинку швейную чинил, говорил, вот, мол, какой же я алкаш, ты на голубятника посмотри. Дядька снизу, который воду пускал, ругался, что голубятник и стопки не выпьет, стыдоба, а не мужик.

Про голубей никто не говорил, разве про то, что гадят сверху.

Десять лет его весь двор бранил, потом позвонили, чтобы за ним машина приехала. Увезли из дома голубятника и вытолкали в окно голубей. Забили стекла фанерой, чтобы те не вернулись.

Это они все белье на чердаке вешать хотели. Двадцать лет их белье сушится.

Про опасность

В дом он обыкновенно входил с полными карманами, даже если с утра в них не было ни крошечки, потому что умел и любил подбирать.

Нос его на ходу тянулся к земле, за ним опускались глаза – наши улицы приятны зрению более, чем обонянию, – лицо его приобретало все более неестественное выражение, набухая с каждым шагом, и постепенно теряло какие-либо черты; друзья не сразу открывали ему на стук, шарахаясь от зрячей дырки в двери, а даже если и пускали в дом, то приветствовали только после того, как он подходил к какой-нибудь тумбочке или коридорному комоду и начинал по одной выкладывать свои находки: игральные карты, шахматные фигуры, бубны, пуговицы и оловянных солдатиков. Тогда все взмахивали руками: «Ах, Петр, ведь это вы!» – и наконец приглашали его пройти.

В двенадцатый день, когда он неспешно шел на службу по Советской улице, его взгляд уцепился за блеснувшую в строительном мусоре гильзу. Поворачивая за угол, он был счастлив, хотя уже позабыл про нее, и гильза бултыхалась в его кармашке одна. Было рано, и, кроме нее, в кармане не было даже руки. И хорошо, что не было.

Потому что, как только гильза согрелась о бедро, из нее посыпались крохотные черные жучки. Жучков было много, столько, что человек не сочтет, а жук и не подумает, и были они голодные – но на счастье эта порода не любила есть людей. Жучки ели шерсть, и ели хлопок, и были в восторге от фетра.

Когда он шагнул на порог своей конторы, служащие рассмеялись и смеялись так, пока он шел до кабинета, и продолжали смеяться, пока он не запер дверь изнутри. Дверь была застеклена, и когда кто-то переставал смеяться, ему достаточно было подойти к застекленной двери и легко, пусть даже мельком посмотреть сквозь нее – радость возвращалась. Он сидел за письменным столом в пиджаке, шляпе, сорочке и маечке под ней, и все это было мелко-мелко изгрызено, и одно выглядывало из-под другого, и дыры были тонкие и аккуратно круглые.

Петра прозвали Сыром и дразнили, выкрикивая это слово в розетку.

После обеда забыли об этом и случайно переназвали Салом.

В шутку включился директор и попросил его передвинуть стол поближе к холодильнику. Петр был дисциплинирован и передвинул.

Но внешней прохлады было недостаточно, и он все-таки начал нехорошо пахнуть к окончанию рабочего дня; тогда и ушел.

Про реакцию

Отложив ложку на противоположный край стола, человек громко и вдохновенно спрашивает:

– Ну, кто здесь главный?

И главный отвечает человеку:

– Я.

Вернее, он не то чтобы отвечает «я», он вырубает у него электричество и немного роняет стол, потому что одна из ножек держалась нехорошо и ее можно было выбить глобусом. Глобус для этого упал со шкафа, когда его задела кошка, когда кошке захотелось пить, когда из кухни повеяло свежей водой, когда чуть-чуть прорвало трубу.

Кроме ложки человек держал на столе блюдце, кружку и банку – да не удержал. Все из них вылилось, без света не соберешь, а спички намокли, а свеча закатилась под диван.

Хорошо, потухла в полете.

Главный добрый.

Юка Лещенко

Пузырек

Сначала у Лены ничего не болело, а просто было такое чувство, что внутри, где-то за ребрами, появился маленький воздушный пузырек. Он не мешал, только по ночам иногда мелко-мелко трепетал, и Лене снилось, что по нему проходит рябь и ёжит тонкую оболочку, собирает в нежные морщинки, но нужно было просто поглубже вдохнуть, пусть даже этого, теплого и сонного воздуха, и тогда отпускало, пузырек затихал и висел внутри совсем безопасный.

Она сначала не боялась: многие весной жаловались на такие пузырьки, говорили про простуду, влажный ветер, про витамины, про желтые цветы, которые раздражают радужку, про беспокойство от луж и солнечных пятен на асфальте, а кто-то даже пугал эпидемией. Но потом у всех проходило, город высыхал, луну по ночам чем-то завешивали, а старух с мимозами в холодных пальцах прогоняли милиционеры.

Уже был июнь, а у Лены пузырек стал расти, как будто надували внутри воздушный шарик, он касался сердца – неприятно, словно руками в резиновых перчатках, мешал дышать, комком становился в горле, как-то давил на слезные железы, и хотелось выкричать его из себя в тягучий воскресный полдень, где варили молодую картошку, смеялись телевизору и дети под присмотром веселых пожарных поджигали тополиный раздражительный пух.

Лена сходила в поликлинику, ее посмотрели со всех сторон, простучали и обслушали, укололи сердито в палец, еще взяли всякое стыдное в баночках. И успокоили: нет, у вас все в порядке, очень здоровый положительный организм. И только одна женщина, интимный специалист, побренькав карандашом по столу, сказала шепотом, что есть одна платная клиника, об этом, конечно, вслух не говорят, но есть адрес, потому что она сама однажды, так случилось, строго между нами, попала в такую неприятную ситуацию, тут не надо стесняться, это не опасно, если не запускать, и там есть доктор один, в общем, сходите, не откладывайте.