Роман Суржиков - Стрела, монета, искра

— Теобарт, — позвал Эрвин. Капитан обернулся:

— Милорд?

О чем я, собственно, хотел спросить? Вы сознавали, капитан, какую дурость делаете, когда окунули меня носом в грязь? Не планируете ли вы, случаем, поднять мятеж?.. Теобарт терпеливо ожидал вопроса. Морщинистое суровое лицо, седая борода, обритый наголо череп. Глаза холодные, но ясные, без тени хитринки.

Капитан Теобарт знаком Эрвину с детства. Шестой сын небогатого кайра, в пятнадцать лет Теобарт уже и сам получил красно-черный плащ, а в двадцать сделался оруженосцем самого герцога Ориджина, Эрвинова отца. Они бились бок о бок на нескольких войнах. Говорят, Теобарт дважды спасал великого лорда от смерти. Говорят, один из долгов герцог вернул. Теобарт — не горячая голова. В Первой Зиме у него осталась жена и трое дочурок. Он надеется дожить до старости, получить от герцога кусок земли в награду за верную службу и оставить дочкам хорошее наследство.

Вне сомнений, герцог Ориджин приставил его к Эрвину в качестве няньки. Опытной такой, рассудительной, бритоголовой няньки, весьма скорой в обращении с мечом. По всей видимости, Теобарт действовал из одних лишь благих побуждений. Решил, что Эрвин не справится с Джемисом, вступился на стороне лорда. Добрый рыцарь, по идее, именно так и должен поступать…

— Где мы остановимся на ночлег? — наконец, спросил Эрвин.

— До заката еще около часа, милорд. Мы успеем подняться на уступ под южным склоном Орла, — Теобарт указал рукой, — там будет достаточно места для лагеря.

Эрвин огляделся. Тропа спустилась ближе к реке, и отряд как раз вышел на просторную поляну с несколькими приземистыми деревцами. Поляну, мурлыча, пересекал ручеек, вливался в речку.

— Капитан, заночуем тут, — скомандовал Эрвин.

— Милорд, из-за близости к воде здесь будет очень сыро. На уступе место более подходящее.

— Остановимся здесь, — повторил Эрвин.

— Да, милорд.

Капитан отдал приказ, отряд остановился, всадники спешились.

— Теобарт, — добавил Эрвин, — я хочу, чтобы этой ночью первую вахту нес кайр Джемис.

Капитан ответил очень спокойно — не возразил, а проинформировал:

— Ночная вахта — дело греев, а не кайров, милорд. Рыцарям редко дают подобные поручения.

— Я это знаю.

— Слушаюсь, милорд.

Эрвину остро захотелось отдать какое-нибудь абсурдное распоряжение: поставить шатры среди реки, пустить на мясо осла, отправить четверку кайров собирать эдельвейсы. Он всегда презирал лордов, что проверяют свою власть при помощи дурацких приказов, а вот сейчас на удивление хорошо понимал их чувства.

— Теобарт, велите разжечь для меня отдельный костер.

Обычно, останавливаясь на привал, разводили два огня: для греев и для кайров. Эрвин, имперский наблюдатель и механик присоединялись к рыцарям. Даже для двух костров топливо находилось с трудом: жесткие скрюченные деревца едва годились на дрова, валежника было мало, как и сухой травы. Третий костер означал лишний час поисков топлива в окрестностях лагеря и не давал никакой практической пользы.

— Слушаюсь, милорд, — кивнул капитан.

При всем богатстве фантазии, Эрвин не смог бы назвать это своим управленческим успехом. Но все же, на душе стало спокойнее.

Он подозвал Томми — своего оставшегося слугу — и велел распаковать багаж. Эрвин взял с собою несколько вещиц, надеясь, что они скрасят быт путешественника. По походным меркам, они оказались настолько причудливыми, что до нынешнего дня Эрвин стеснялся выставлять их напоказ. Слуга распаковал складной стол с тремя стульями; бочонок шиммерийского вина, голову сыра, копченый окорок, горшок оливок, несколько яблок и жестянку шоколадных конфет. На столе появилась даже масляная лампа, в которой заплясал уютный желтый огонек.

Для светского ужина не хватало лишь гостей. Эрвин пригласил барона Филиппа и механика Луиса, оба с большим удовольствием согласились. Филипп даже раздобыл из собственного багажа жбан крепкой пряной настойки, по его словам — литлендской. Конечно, имперский наблюдатель слащав и глуп, а механик — низкородный мещанин, но все же, это образованные люди, выходцы из Земель Короны.

Костер возле лордского стола был зажжен первым. Греи еще складывали поленья для двух других очагов, когда Эрвин с гостями приступили к трапезе.

— Приятно смотреть на огонь, — приговаривал Филипп, отрезая себе шмат мяса. — Пламя пробуждает в человеке его сокрытое нутро. В каждом из нас, молодые люди, дремлет звериная сила. Особенно она могуча в женщинах. Какая бы кроткая ни была девица, но стоит разбудить в ней спящую силу — и вы увидите пред собою пантеру.

Он рассказал о нескольких кротких девицах, которых знавал. Поведал и о том, какое особое наслаждение — предаваться любви на снегу у горящего костра. Эрвин не вслушивался в слова, но само звучание голоса доставляло ему удовольствие, поскольку Филипп говорил с восточным акцентом: подтягивал "у", припадал на "ш", смягчал "а" настолько, что они превращались почти в "э". Так говорят в Фаунтерре, в особняках столичной знати; с таким вот акцентом мурлычут надменные первородные леди и франтовитые судари с искровыми рапирами на боках.

Механик Луис Мария чувствовал себя неловко по первой, но вино и сытость сделали свое дело, постепенно он разговорился. До сей поры Эрвин не давал себе труда присматриваться и прислушиваться к нему. Он питал к Луису ощутимую антипатию и предпочитал держать его на расстоянии. Не то, чтобы Луис чем-то не угодил лорду. Все дело в диспозиции, как сказал бы герцог Ориджин. В той диспозиции, которую занимал Луис по одну сторону двери в то время, как по другую сторону этой самой двери старый герцог смешивал с грязью молодого герцога.

Однако сейчас, под вкус шиммерийского вина, Луис показался Эрвину весьма забавным человечком. Механику едва ли исполнилось двадцать пять. У него были волнистые волосы цвета соломы, наивные зеленые глаза и веснушки на щеках. Он стеснялся и становился комично рассеян: совал в рот нож вместо вилки, пытался хлебнуть из опустевшего кубка, невпопад всхохатывал и постоянно просил прощения за что-нибудь.

Как выяснилось очень вскоре, Луис Мария был влюблен. Где-то в Землях Короны его ждала девица, которую механик называл не иначе, как "моя леди". Он не ставил за цель похвастаться, а, кажется, просто не мог не говорить о своей даме сердца. Со слов Луиса выходило, что "его леди" — нежное большеглазое тщедушное создание, сродни горной лани. И только слепой мог бы не заметить, что "его леди" — прекраснейшая из женщин на свете!

— Молодой человек, давеча вы были среди гостей на свадьбе в Первой Зиме, — с некоторой насмешкой заметил Филипп. — И, конечно, видели сестру лорда Эрвина — леди Иону. Что же тогда вы скажете о женской красоте?