Ник Перумов - Молодой маг Хедин

Потому что «созданность», «исчисленность» и «предсказанность» нашей с Ракотом победы делали её уязвимой для всё того же Закона Равновесия. Это я понимал совершенно чётко. Закон зорко стоял на страже естественности и глубокой, истинной обоснованности всего, что творилось в Упорядоченном, медленно, но верно и с безжалостным упорством карая за «нарушения баланса».

Что, если Великий Дракон с его-то неутолимым, вечным голодом до нового и небывалого на самом деле решил подтолкнуть слишком медленные, по его мнению, жернова на мельнице богов?

Я слишком привык думать о нём, как о союзнике, как о том, кто всегда на нашей стороне, на стороне Упорядоченного, кто не может желать победы Хаоса и, следовательно, не может желать и ослабления скреп, соединяющих Сущее воедино. Но так ли это? Разве не говорилось среди моих же сородичей, магов моего Поколения, что единственное, поистине занимающее Духа Познание — это сотворение всё новых и новых, небывалых комбинаций из давно набивших оскомину чувств и страстей?

Что, если Орлангуру наскучило ждать? И что, если он действительно провидел, предсказал, напророчил вторую гибель богов, на сей раз — уже нашу с Ракотом?

Да, в своё время я сказал названному брату: «мы с тобой — пленники на невесть сколько тысячелетий, пока не появится некто, еще более сильный или дерзкий, и не свергнет нас», однако этот «сильный или дерзкий» так и не появился, никто не бросил нам открытого вызова, за исключением так называемых Безумных Богов; но с последними справились мои подмастерья с помощью гильдии боевых магов Долины, а Дальние, если не считать историю с Эйвилль, старались бить исключительно в спину и исподтишка. Да и «свергать» нас они не собирались, мы мешали им в достижении иных целей, «свержения», в общем, не требовавших; если, опять-таки, не считать историю с Эйвилль и ловушку Архимага Игнациуса.)

История с Духом Познания вернулась обратно в память Старого Хрофта лишь много веков спустя, когда им с Хагеном, последним истинным учеником Хедина Познавшего Тьму, пришлось сражаться плечом к плечу, но в те времена и до той войны, и до той победы было ещё далеко. Пока же Отец Дружин мог лишь пожать плечами — что это со мной приключилось? Привиделось иль нет? — и вернуться к обычному ходу вещей.

Разумеется, он не сидел сиднем. Старый Хрофт по-прежнему странствовал дорогами и тропами Большого Хьёрварда, смотрел, как проклёвываются из жёлудей будущие могучие дубы, как слабые ростки тянутся вверх, крепнут, одеваются листвой, и вот уже не успеешь оглянуться, как ушло на погост целое поколение в соседней людской деревушке, а лесные исполины только-только достигли расцвета.

Его боялась нелюдь. Страшились мелкие колдуны и волшебники всех рас и народов, зная, что странный не то маг, не то чародей, не то вообще невесть кто, прозывающийся Старым Хрофтом, не даст разгуляться. Ни тебе жертвоприношений, ни тёмных обрядов — если прознает, достанет из-под земли.

Его уважали правители. Если кто замечал на торге высокого седовласого странника в выцветшем тёмно-синем плаще и широкополой шляпе, с длинным посохом в руке — кланялись, звали, сажали на почётное место. Но в такие гости Старый Хрофт захаживал редко.

А меж тем новое Поколение Истинных Магов обживалось, устраивалось в Упорядоченном. Старый Хрофт ощущал их шаги, лёгкие, торопливые, счастливые.

Да, именно счастливые. Отчего-то Отец Дружин в этом не сомневался. Новое Поколение только-только осознало себя, только-только ступило за окоём колыбели, едва начало разбираться, что есть белое, а что чёрное.

Они придут, не могут не прийти.

Старый Хрофт повторял эту фразу каждое утро, берясь за всегдашние дневные дела, и каждый вечер, провожая угасающую зарю. Он терпеливо ждал долгие века, века слагались в тысячелетия, старуха по имени Время затупила о его неподатливые кости все зубы — и продолжал ждать.

Но ждать можно, лишь когда есть надежда. Без неё — лучше уж самому будет спуститься в опустевшие залы Хель.

Надежда на то, что несправедливость рано или поздно будет исправлена, и каждому воздастся высшей мерой. Отец Дружин верил, что сумеет отомстить за Боргильдово поле. Вопрос оставался лишь в том, как именно он это сделает.

(Комментарий Хедина: да, мы были счастливы тогда. Счастливы как дети и взрослые — всё вместе. Свобода и сила — о чём ещё мечтать? Хочется творить добро, хочется, чтобы тебя все любили и тобой восхищались. Страх, боль, ревность, гнев, ненависть — ещё не свили гнёзд у нас в сердцах. Вместе с Макраном и Эстери мы парили над огненными океанами только что родившихся миров, миров, возникших на месте гибели прежних, и мы упивались, пожирая глазами картины грандиозной катастрофы. Мы не знали, были ли погибшие миры обитаемыми, мы только начинали понимать, отчего они могли погибнуть, — но зрелище первозданного, ничем не сдерживаемого буйства магических сил завораживало, поглощало нас целиком и без остатка.

Мы ведали добро и зло, но полагали, что к нам — Великому Пределу, как учили птицеглавые наставники — они не относятся.

Мы очень, очень сильно ошибались.)

Впервые он увидел их на деревенском торжище. Старый Хрофт любил эти рынки, где торговали только что собранным, или приготовленным, или освежеванным. Теперь он знал, что такое голод, однако убить его лишением, скажем, пищи всё равно бы не смогли.

Троица в простых по виду плащах стояла плечом к плечу прямо посреди рыночных рядов, и люди обтекали их, словно вода — камень, как будто и не замечая. Одежды двоих выделялись яркими, почти что режущими глаз цветами, голубыми, золотыми, зелёными; третий выбрал куда более скромное, если не сказать скупое на цвет одеяние, серо-чёрное.

По виду — молодые люди, лет двадцати. Девушка с волосами цвета вранова крыла и её спутники. Она небрежно закинула руки каждому на плечо, словно давая понять, что не делает разницы меж своими друзьями.

Её золотисто-зелёный плащ, казалось, плывёт, раздуваемый неощутимым для других ветром, заставляя оживать и шевелиться причудливо вытканные узоры — звери, деревья, широко раскинувшие ветви, птицы на них…

Черноволосая девушка кивком указала спутникам на старого Хрофта. Лицо у неё было остреньким, глаза — миндалевидными, словно у эльфов. Можно даже сказать, милое лицо, но недоброе.

Указала кивком и что-то негромко бросила на неведомом Хрофту певучем языке, в котором сейчас тем не менее явственно слышалась насмешка. Отец Дружин не повёл и бровью, пальцы его на ясеневом посохе не сжались крепче. Он слишком хорошо понимал цену этой встречи.