Джо Аберкромби - Лучше подавать холодным

Она хмуро смотрела на два тела, пока звуки битвы медленно затихали. Из деревьев выполз Бенна. Он снял кошелёк бородатого с его пояса и вывалил себе в ладонь клин серебрянных монет.

— У него есть семнадцать серебренников.

Это было вдвое больше, чем стоил весь урожай. Он протянул ей кошель другого, вытаращив глаза. — У этого тридцать.

— Тридцать? — Монза глядела на кровь на отцовском мече, и думала о том, как странно, что она стала убийцей. Как странно, что это оказалось таким легким делом. Легче, чем добывать пропитание копаясь в каменистой почве. Гораздо, гораздо легче. Впоследствии, она всё ждала, когда же на неё снизойдут угрызения совести. Она ждала долго.

Не снизошли.

Отрава

Это был как раз такое послеполуденное время, какое больше всего нравилось Морвееру. Свежо, даже морозно, но совершенно тихо, безупречно ясно. Яркое солнце сверкало сквозь голые чёрные ветки садовых деревьев, находило редкое золото среди винтов и реек тусклого медного треножника, высекало бесценные искры в путанице запотевшей стеклянной посуды. Не было ничего чудеснее, чем в такой денёк работать на улице, с добавочным преимуществом от того, что любые выделившиеся смертельные испарения улетучатся безо всякого вреда. В конце концов, людей профессии Морвеера слишком часто отправляли на тот свет их собственные вещества, и он не намеревался вступать в их ряды. Это нанесло бы непоправимый урон его репутации, не говоря уж обо всём остальном.

Морвеер улыбнулся над колеблющемся пламенем горелки, покачивая головой в такт нежному постукиванию охладителя и реторты, умиротворяющему шуму улетающего пара, старательному шипению и бульканью реагентов. Тем, что и свист клинка для мастера-оружейника, тем что и звон монет для мастера-коммерсанта, были для Морвеера эти звуки. Так звучит прекрасно выполненная работа. Поэтому он с приятным удовлетворением наблюдал за сморщенным от сосредоточенности лицом Дэй сквозь искажающее стекло конусообразной колбы.

Её лицо несомненно было прелестным: в форме сердечка, обрамлённое светлыми кудряшками. Но это была обыкновенная и совершенно безобидная разновидность прелести, ещё более смягчённая обезоруживающей аурой невинности. Лицо, созданное чтобы притягивать добрые взгляды и не вызывать кривотолков. Лицо, легко стирающееся из памяти. Из-за лица-то в основном Морвеер её и выбрал. Он не привык подходить к делу спустя рукава.

В глубине охладителя из влаги вырос бриллиант. Он растягивался, распухал и наконец, оторвался и полетел, искрясь как комета, и неслышно упал на дно пробирки.

— Превосходно, — прошептал Морвеер.

Другие капельки набухали и падали торжественной чередой. Последняя из них неохотно держалась на краю и Дэй пришлось потянуться и деликатно щёлкнуть по стеклу. Капля упала и присоединилась к остальным, и стала для всего мира обычной водичкой на дне пробирки. Чуть-чуть. Едва хватит чтобы кому-то промочить губы.

— А теперь осторожнее, моя дорогая. Будь очень, очень аккуратна. Твоя жизнь висит на волоске. Твоя, и моя тоже.

Она прижала язык к нижней губе, чрезвычайно осторожно открутила охладитель и положила его в лоток. За ним последовали остальные части аппарата, медленно, деталь за деталью. У неё, ученицы Морвеера, были чудесные, мягкие руки. Шустрые и твёрдые, какими, разумеется, им и положено быть. Она осторожно вдавила пробку во флакон и поднесла его на свет. Лучи солнца превращали крошечную порцию вещества в жидкие бриллианты, и она улыбнулась. Невинной, прелестной, и да, нисколько не запоминаемой улыбкой. — Он неказист на вид.

— В этом-то вся и суть. Он бесцветен, не имеет запаха или вкуса. И всё же! Бесконечно мельчайшая капля, вдох тончайшего испарения, нежнейшее касание кожи убьёт человека за считанные минуты. От него не существует противоядия, нет снадобья, нет иммунитета. Воистину… это Король Ядов.

— Король Ядов, — выдохнула она с соответствующим ситуации благоговением.

— Прими это знание близко к сердцу, моя дорогая, и используй только в крайней беде или крайней нужде. Только против самой опасной, подозрительной и коварной из целей. Только против тех, кто близко знаком с искусством отравителя.

— Я понимаю. Всегда первым делом убедись.

— Совершенно верно. Это самый дорогой из уроков. — Морвеер отодвинулся на стуле, сложив пальцы домиком. — Теперь ты знаешь глубочайшую из моих тайн. Твоё ученичество закончено, но… я надеюсь ты продолжишь, в качестве моего ассистента.

— Для меня было бы честью остаться служить вам. Мне ещё нужно так много узнать.

— Как и всем нам, дорогая. — Морвеер вздёрнул голову от отдалённого звона привратного колокола. — Как и всем нам.

Два силуэта спускались к дому по длинной тропе через оранжерею. Морвеер выхватил подзорную трубу и выдвинул к ним окуляр. Мужчина и женщина. Он очень высок и при этом выглядит мощным, одет в поношенную куртку, качаются длинные волосы. Судя по внешности — северянин.

— Дикарь, — пробормотал он себе под нос. Такие люди склонны к суевериям и жестокости, и он их презирал.

Теперь он навёл трубу на женщину, пусть она и была одета по мужски. Она решительно смотрела вперёд, прямо на дом. Собственно, впечатление было такое, что она смотрит прямо на него самого. Угольно-черные волосы окаймляли её, без сомнения красивое, лицо. Но это была тревожная, причиняющая беспокойство разновидность красоты, подчёркнутая молчаливым стремлением к неотвратимой цели. Лицо от которого одновременно исходят угроза и вызов. Лицо, которое мельком увидев быстро забыть не сможет никто. Конечно красотой ей не сравниться с его, Морвеера, матерью, но кто бы с ней сравнился? Его мать обладала почти что неземной внешностью. Её чистая улыбка, отмеченная поцелуем солнца, навсегда запечатлелась в памяти Морвеера, как будто она была…

— Посетители? — спросила Дэй.

— Это та баба, Муркатто. — Он побарабанил пальцами о стол. — Убери всё отсюда. И помни — крайне бережно и осторожно! Потом принеси вина с пирожными.

— Хотите, чтобы в них что-нибудь было?

— Только сливы и абрикосы. Я собираюсь встречать гостей, а не убивать их. — По крайней мере пока не услышит, что они скажут.

Пока Дэй быстренько убирала со стола, накрывала его скатертью и придвигала вокруг стулья, Морвеер принял простейшие меры предосторожности. Затем он уселся на стул, скрестил перед собой наполированные сапоги до колен и сложил на груди руки — самый обычный провинциальный джентльмен наслаждается у себя в поместье зимним воздухом. В конце концов, разве он этого не заслужил?