Стивен Эриксон - Дом Цепей

Сапог поднялся. Но она все еще ощущала его тяжесть.

«Ох, мама, поглядела бы ты на нас…»

Рука Карсы Орлонга протянулась и схватила Леомена, не дав упасть. Подтянула ближе. — Слушай, друг. Она мертва. Бери свои племена и уходи.

Леомен поднял руку, проводя по глазам. И выпрямился. — Мертва, да. Прости, Тоблакай. Не так было надо. Она… — лицо его исказилось, — она не знала как сражаться…

— Верно, не знала. И теперь она мертва, и с ней богиня Вихря. Кончено, друг. Мы проиграли.

— Хуже чем ты думаешь, — застонал, вырываясь, Леомен.

В низине Адъюнкт смотрела на труп Ша'ик. Обе армии на гребнях — молчали. Карса нахмурился. — Малазане не веселятся.

— Нет, — рявкнул Леомен, оглядываясь на поджидавшего с лошадями Корабба. — Похоже, они ненавидят свою сучку. Мы едем в И'Гатан, Тоблакай…

— Но не я, — буркнул Карса.

Друг его замолчал и кивнул, не оборачиваясь. Влез на коня. Взял из руки Корабба поводья и только сейчас глянул на Тоблакая. — Будь счастлив, друг.

— И ты, Леомен Молотильщик.

— Если Л'орик вернется оттуда, куда подевался, скажи ему… — Голос затих, Леомен пожал плечами. — Позаботься о нем, если потребуется.

— Ладно, хотя не думаю, что мы свидимся.

Леомен кивнул. Сказал Кораббу: — Передай вождям, чтобы рассеяли племена. Прочь из Рараку как можно скорее…

— Прочь из Святой Пустыни, Леомен? — спросил Корабб.

— Слуха лишился? Ладно. Да-да. Прочь. Будь со мной на западной дороге — древней, что идет напрямую.

Корабб отсалютовал, развернул коня и уехал.

— И ты, Тоблакай. Прочь из Рараку…

— Да, но только когда закончу. А ты езжай — офицеры скачут к Адъюнкту. Они начнут атаку…

— Тогда они дураки. — Леомен сплюнул.

Карса проследил, как уезжает приятель, и подошел к своему коню. Он устал. Раны болели. Но некоторые дела не окончены и нужно обо всем позаботиться.

Теблор вспрыгнул на спину Ущерба.

Лостара спускалась по склону, потрескавшаяся почва осыпалась под ногами. Рядом шагал Жемчуг, тяжело дыша под весом связанного, похожего на мешок Корболо Дома.

Тавора все еще одиноко стояла в низине, в нескольких шагах от трупа Ша'ик. Но внимание ее было приковано к укреплениям Собакодавов и единственному стягу, поднявшемуся над вершиной центрального вала.

Стягу, у которого не было права появиться здесь. Вовсе не было.

Знамя Колтейна. Крылья клана Вороны.

Лостара подумала, кто же установил его и где взял, но решила выбросить это из головы. Но правды не отвергнешь. Все они мертвы. Собакодавы. И Адъюнкт даже рукой ради этого не пошевелила.

Тут она скривилась, вспомнив собственную трусость. Снова и снова уходит от мыслей слишком горько-ироничных. Путь к долине оказался кошмарным, Куральд Эмурланн залил весь оазис, тени воевали с духами, песня вздымалась и падала, пусть неслышная, но вполне ощутимая для Лостары. Песня, все еще усиливающаяся.

Но в основе всего… Простой грубый факт.

Они опоздали.

Появились как раз чтобы увидеть, как Тавора выбивает оружие из руки Ша'ик и вонзает меч прямо в нее… «назови ее, Лостара Ииль, проклятая трусиха. Ее сестра. Вонзает в сестру. Вон там. Все кончено, как ни отводи глаза».

Она не поглядит на Жемчуга, не заговорит. Да и он молчит.

«Мы связаны, этот человек и я. Я не просила. Не хотела. Но мне не уйти никогда. О, прости меня Королева…»

Достаточно близко, чтобы видеть лицо Таворы под шлемом — выражение суровое, почти гневное — когда та повернулась к ним.

Офицеры не особенно спешили вниз.

Будет время, сообразила Лостара, для приватной беседы.

Они с Жемчугом встали в шести шагах.

Коготь швырнул Корболо Дома на землю. — Очнется нескоро, — сказал он, глубоко вздохнул и отвел глаза.

— Что вы здесь делаете? — спросила Адъюнкт. — Потеряли следы?

Жемчуг не смотрел на Лостару. Он попросту покачал головой. Пауза… — Мы ее нашли, Адъюнкт. С глубоким сожалением… Фелисин мертва.

— Уверены?

— Да, Адъюнкт. — Он помялся и добавил: — Одно могу сказать наверняка, Адъюнкт. Умерла она быстро.

Сердце Лостары готово было разорваться от тихих слов Жемчуга. Сжав челюсти, она встретила взор Адъюнкта и медленно кивнула.

Тавора еще один долгий миг смотрела на них, потом опустила голову. — Что ж, полагаю, в этом есть милость.

Она вложила меч в ножны, отвернулась и пошла навстречу офицерам.

Чуть дыша, слышно только для Жемчуга Лостара произнесла: — Да, полагаю, есть…

Жемчуг резко дернулся. — Вот и Тене Баральта. Седлай его, милая. — Он подошел к телу Ша'ик. — Садки вполне свободны… надеюсь. — Согнулся и бережно поднял ее, снова поглядев на Лостару: — Да, бремя более тяжкое, нежели тебе может показаться.

— Нет, Жемчуг, мне не показалось. Куда?

Улыбка Когтя вонзилась в сердце. — Вершина холма… ты знаешь где.

Лостара кивнула: — Отлично. А потом?

— Убеди их уходить из Рараку. Как можно скорее. Когда закончу… — он заколебался.

— Приходи и найди меня, Жемчуг, — проворчала она. — Или я буду искать тебя.

Блеск жизни в усталых глазах. — Найду. Обещаю.

Поняв, что мужчина глядит куда-то ей за плечо, Лостара обернулась. Таворе оставалось еще шагов двадцать до конных офицеров, уже остановившихся. — Что такое, Жемчуг?

— Просто смотрю как она… уходит. Выглядит такой…

— Одинокой?

— Да. Очень подходящее слово. Увидимся, милая.

Она ощутила за спиной дыхание садка, а потом вернулась дневная жара. Лостара сунула пальцы за пояс и принялась поджидать Тене Баральту.

Бывший командир захочет труп Ша'ик. Трофей дня. Он будет в ярости. — Ну, — пробормотала она, — тем хуже.

Кенеб наблюдал, как она приближается. Ни следа торжества, которого он ожидал. Нет, она выглядит утомленной, словно ее уже захватил упадок духа — последствие каждой битвы, смертельная тишина разума, зовущая к мрачным раздумьям, поднимающая сонм вопросов, на которые нет ответов.

Она вложила меч, не вытерев, и кровь Ша'ик просочилась в щели ножен.

Тене Баральта проскакал мимо — наверное, забрать тело Ша'ик. Если он что-то и сказал Адъюнкту на ходу, та не отреагировала.

— Кулак Блистиг, — проговорила подошедшая Тавора. — Шлите разведку в лагерь Собакодавов. И выделите охрану — Коготь притащил нам Корболо Дома.

«Ах, вот что за ноша была у того человека». Кенеб глянул на место недавнего поединка. Там над связанным телом изменника-напана оставалась одна женщина, а Тене Баральта, похоже, распекал ее за что-то с коня. Но даже на таком расстоянии нечто подсказывало Кенебу: от грубости Баральте не будет никакого проку.