Сергей Радин - Путы для дракона

Всё короткое путешествие до берега Леон молчал. Вид тёмной громады, мерцающей размытыми отсветами звёзд заставил пережить его мгновения странного состояния, сопоставимого лишь с выражением «на языке вертится, а вспомнить не могу». Вслед за тем он забыл и о вопросе, и о так и провравшихся воспоминаниях: едва покинув мотоцикл, Брис принялся отчаянно и раз за разом зевать.

— Что с тобой?

— Сам не понимаю. Но, честно говоря, сплю на ходу.

— Не спал предыдущей ночью?

— Спал. Я все ночи сплю… Не пойму, в чём дело…

Он сонно улыбнулся было, но блаженная улыбка доехала до блаженного же зевка, от которого возмущённо заверещал Вик.

— Всё, больше не могу…

Брис кинул на песок мятую куртку, тощий мешок с немногими своими пожитками бросил на её край и быстро свернулся калачиком на аскетичном ложе.

2.

Озадаченный Леон постоял над уснувшим мёртвым сном Брисом и тоже стал готовиться к отдыху. Прислушиваясь к размеренному, почти бесшумному дыханию Бриса, он решил, что, пожалуй, нашёл разгадку странного поведения своего спутника: да, Брис спал и до этой ночи, как полагается человеку. Но спал наверняка беспокойно, сквозь сон напряжённо вслушиваясь в ночную тишину. А теперь их двое, и Брис почувствовал себя настолько в безопасности, что позволил себе расслабиться: измученный организм тут же ухватился за редкую возможность — не спать, а выспаться.

Мысль оказалась правильной.

Пока Леон возился с мотоциклом, пока устраивался сам и устраивал Вика, прошло лишь несколько минут, и внезапно Брис встал. Он встал, как кошка: только лежал — и вдруг стоит.

— Ха–арошая ночка! — одобрительно промурлыкал он. — Дежурим по очереди?

— Не слишком ли мы здесь на виду?

— Я же сказал, «тараканы» воды боятся.

— Почему?

Вместо ответа Брис присел на корточки, набрал песка и слегка раздвинул ладони, давая песку стечь.

— Ничего не напоминает?

— Брис, слово «напоминает» в моём случае неуместно. Если бы я хоть что‑то помнил…

— Чтобы уйти от «тараканов», надо вилять, как заяц. Они просочатся в любую дыру во времени, если сообразят, куда ведёт след. Как просачивается в любое помещение вредное насекомое таракан. Как просачивается песок. Песок и таракан. Песок заносит в пустыне брошенное людьми место. Тараканы вторгаются туда, где нечисто во всех смыслах. В этом городе взбесившегося времени тараканы и песок — одно и то же. Переверни песочные часы — и вместо песка посыплются эти тухлоглазые твари.

— Уподобление тараканов песку я понял. Ты объяснил так поэтически. Но я до сих пор не понимаю, почему они боятся воды.

— Ах, какой сарказм в голосе! «Поэтически»! Да ведь это твоё объяснение! Ты разглагольствовал о сходстве тараканов и песка! И, чёрт побери всё на свете, ты оказался прав! Ведь эти мумрики и в самом деле состоят из песка!

— Что?..

— Плесни на них водой или разруби длинным лезвием — сразу оползут, осыплются. Да ты вспомни, как ругался Рашид, когда после каждой стычки с «тараканами» приходилось точить мечи. Но что всего хуже — они и плодятся‑то, как тараканы.

… Рашид поднял голову — он разглядывал вычищенный клинок — будто его окликнули. Его сосредоточенное лицо: отрешённые глаза в угольной рамке ресниц, раздутые ноздри тонкого носа, выпяченные узковатые губы — внезапно заухмылялось, наверное, вспомнил хорошую шутку… Леон напрягся: кто сидит за плечом Рашида? «Взгляд» восстанавливал всю фигуру, огромную, полуголую, начиная с приподнятой руки, раздувшейся от демонстрируемых мышц в сетке синеватых жил, и заканчивая бритой головой…

— Вспоминаешь? — с любопытством спросил Брис.

— Бритый великан…

— Ты вспомнил Игнатия?

— Если Игнатий — тренированный атлет…

— … с маленькой лысой головёнкой! — любовно закончил Брис. — Мы всё смеялись над ним: откуда столько мыслей рождается, если в башке нет места для мозгов! На деле, конечно, получается просто зрительный эффект — маленькая голова на фоне накачанных мускулов… Игнатия ты вспомнил из‑за Рашида? Они ведь дружат издавна, умудрились даже на сёстрах–погодках жениться.

— Не уводи — попросил Леон. — Мне очень хочется узнать всё сразу, но… Давай сядем, что‑то с головой неладно. Ты сказал — у Рашида меч?

Они устроились на сиденье мотоцикла, бережно опрокинутого на песок. И песок вновь напомнил Леону, что он не до конца всё выяснил.

— Итак, «тараканы» боятся воды, потому что сделаны из песка. И всё‑таки они могут то же, что и Вик, — гулять во времени или среди времени. Мне кажется, ты чего‑то не договариваешь.

— Ты пришёл из мира устоявшихся понятий и представлений. Что‑то здесь принимаешь как должное, потому что постепенно вспоминаешь. Что‑то для тебя настолько парадоксально, что у тебя начинает кружиться голова. Леон я не врач и боюсь рассказывать тебе всё сразу.

— Да хоть один вопрос до конца прояснить! Мне кажется, голова болит не из‑за избытка информации — из‑за её нехватки.

— Ты не изменился. Всё те же дотошность и умение убеждать. Ну, хорошо. Именно ты сообразил однажды, что «тараканы» — материализованная иллюзия.

Леон молча смотрел на Бриса. Употреблённый им оксюморон хорош — для бредовых снов. Брис тоже молчал. Судя по вздрагивающим, нахмуренным бровям, искал приемлемую форму следующему объяснению.

Пока Брис собирался с мыслями, в шею Леона легонько ткнулось что‑то твёрдое и тёплое. Леон осторожно повернул голову: Вик изо всех сил старался не уснуть и «клевал клювом». Искусственное крыло, едва глаза птицы подёргивались сонной плёнкой, тут же тянуло вниз и наверное, было не только неудобным, но и заставляло птицу мёрзнуть. Леон поднял ладонь, и Вик подцарапывающими шажками перебрался на его пальцы. Вынудить сокола вцепиться в мизинец, подобрать спадающее крыло и закрыть обеими ладонями приятно сухое птичье тельце — все эти действия заняли не более минуты. Вик обмяк и уснул.

— Когда «таракан» нападает, он может убить, — наконец сказал Брис. — Когда с ним бьёшься, под оружием чувствуешь твёрдое тело. Но когда смотришь сквозь него и видишь ту точку, которую «таракан» заслоняет, он… как бы это сказать точнее… он становится… миражом. Довольно сложная штука — уничтожать их таким образом… У тебя первый раз получилось случайно. У Рашида вообще не получается, он предпочитает оружие. Игнатий обычно запоминает место и дожидается, когда «таракан» перейдёт туда. Так, внимание, новое имя. Роман. Помнишь его?

Роман… По весомости имени можно было бы представить широкоплечего и добродушного человека, наподобие борца из старинного цирка. А перед глазами возник тщедушный смуглый парнишка, тонколицый и, кажется, очень ранимый.