Владимир Холкин - Авгур

Но этот фээсбэшник, конечно, жук. О маме подумать просит, на совесть давит. И ведь прав, скотина. Если отбросить эмоции, то в городе оставаться бессмысленно. Будут показывать пальцем и обходить за версту. А соседки при встрече с мамой будут прятать глаза и участливо качать головами (не считая дуры с девятого этажа, которая, скорее, обматерит и потребует убраться из дома). В институт не поступишь, майор уже намекнул. То есть, не намекнул, а поведал открытым текстом. Значит, и пытаться нет смысла. А без диплома куда он сунется? Ямы копать и мешки грузить? Крыша от тоски поедет через два месяца. А мерцающий с поехавшей крышей — это, знаете ли… Даже представить страшно. Что еще остается? В бандиты идти, что ли? Ага, в случае чего даже фоторобот составлять не придется. Да и вообще, какой из него бандит? Курам на смех…

Андрей шагал на автопилоте, ничего не замечая вокруг, пока не услышал:

— Эй, выпускник!

Он поднял голову и, осмотревшись, понял, что уже почти добрался до родного двора. Он был возле «Хозтоваров», и продавщица, стоя возле двери, смотрела на него с любопытством. Андрей вспомнил, что разговаривал с ней буквально позавчера, когда приходил за мылом. Сейчас тетка вышла подышать свежим воздухом в отсутствие покупателей. Она жмурилась на солнце и пьяненько улыбалась. Крашенные светлые волосы растрепались, передник едва прикрывал расплывшуюся фигуру, а на пухлом предплечье был виден голубоватый узор.

— Я тебя узнала! — сказала тетка. — Ну что, хорошо отпраздновал?

— Нормально, — сказал Андрей. — А вы? Ну, в смысле, соседка ваша, про которую вы рассказывали?

— Ой, отлично. Вчера весь день отсыпалась. Зеленая оказалась — такой красивый узорчик, весенний прямо. Да я и не сомневалась — девочка умненькая, я ее с детства знаю. Мама счастлива — дальше некуда… Ну, а ты сам-то? Какого цвета?

Андрей скосил глаза на предплечье, прикрытое рукавом.

— Синий, — сказал он и быстро зашагал дальше.

— Тоже неплохо, — сказала ему вслед продавщица.

Конечно, неплохо, подумал он. Я бы точно не отказался. Был бы как все нормальные люди…

Мысль, пришедшая в следующую секунду, заставила его резко остановиться. Он быстро огляделся вокруг и прямо через клумбу, покрытую сорняками, отошел к стене ближайшей пятиэтажки — туда, где под балконом росла сирень. Андрей притаился за самым большим кустом и закатал рукав. «Татуировка», утратив темно-красный оттенок, уже вернулась в спокойное состояние — стала похожа на тусклое серебро и практически не мерцала.

Как там сказал товарищ майор? «Мерцающий способен произвольно менять цвет своего узора». Замечательно, пусть будет, например, синий. Стандартная комплектация, так сказать. Мы не гордые, нам много не надо…

Ну, и как это сделать? Он уставился на узор, но тот не желал линять. Андрей постучал по предплечью пальцем, потом нахмурился как Кашпировский из телевизора, посылая мысленные сигналы. Ничего не происходило. Вот блин! Похоже, слово «произвольно» здесь не совсем подходит. До сих пор мерцание всегда начиналось независимо от его желания. При встрече с муреной в школе, потом с паспортисткой, теперь вот с хитрым майором. То есть, в стрессовых ситуациях. А в обычной жизни, значит, облом? Рано он губу раскатал — оборотень из него никакой. Или, может, просто тренироваться надо? Ага, на кошках…

Он вышел из-за куста и побрел домой. Полуденную жару сменило предвечернее пекло. Небо окончательно выцвело, а солнце застряло, не желая сползать к далекому горизонту. Воздух был неподвижен, деревья замерли, а люди попрятались по квартирам.

Войдя в подъезд, Андрей облегченно перевел дух. Здесь было прохладно и тихо — даже лифт не стонал и не лязгал цепями в своей темнице. Где-то наверху захлопнулась дверь, и Андрей не столько услышал, сколько угадал невесомые шаги по ступенькам. Он узнал их сразу и, улыбаясь, двинулся навстречу по лестнице.

Он представлял, как сейчас расскажет Ксюхе о своем визите в паспортный стол и о том, как его оттуда прогнали. Нет, он не будет жаловаться — наоборот, представит все в юмористическом свете. Это ведь реально смешно — три десятка здоровых лбов понуро ждут в коридоре, а мелкая бумажная крыса ходит между ними как королева. Ксюха оценит, и они посмеются вместе…

Андрей уже открыл рот, чтобы поприветствовать одноклассницу, но что-то его смутило. Девушка остановилась пролетом выше, и несколько секунд он вглядывался в нее, пытаясь понять, в чем дело. И, наконец-то, сообразил — впервые за много лет Оксана глядела на него без улыбки. Словно погас тот волшебный свет, который делал ее похожей на принцессу из сказки, а вместо него зажегся оранжевый огонь на предплечье.

Ее узор притягивал взгляд, словно яркий цветок посреди болота. Смешанный красно-желтый, насыщенный до предела. Увидел бы такое у амбала с квадратной челюстью, сказал бы без колебаний — спецназовец с мощными задатками лидера, вожак-волкодав или что-то из этой оперы.

Волкодав…

Выразительное словечко, емкое. Давит волков, ага. И обычных, и оборотней, наверное, тоже.

Воображение услужливо нарисовало картину — Ксюха в черном комбинезоне из латекса хватает фотогеничного клыкастого зверя (в прошлой серии его, похоже, все-таки не добили) и быстрым, отвратительно-привычным движением ломает ему хребет. А потом ставит сапожок со шпилькой ему на грудь и презрительно кривит губы…

Блин, что за бред! И как такое в голову лезет? Это же Ксюша, Ксюшенька, я ее буквально с детского сада знаю. Я помню, как она катается на качелях, и толстая коса хлопает ее по спине. И как она с девчонками прыгает через резинку на перемене, а вокруг апрельская зелень, и птицы, одуревшие от тепла, орут противными голосами. И как однажды (нам, пожалуй, лет по двенадцать было) догнал ее по дороге в школу, и она достала из сумки яблоко — краснобокое, неправдоподобно огромное, но при этом настолько рыхлое, что я без труда разломил его пополам. И мы хрустели им на ходу, но все равно не успели съесть, а выбрасывать было жалко. И тогда мы остановились недалеко от крыльца, продолжая вгрызаться в сочную мякоть, и я облизывал липкие пальцы, а она глядела на меня и смеялась, хотя уже прозвенел звонок. В результате, мы опоздали минут на десять, а когда все-таки вошли в класс, математичка раздраженно спросила: «Сорокин, Стрельченко, чем вы там занимались?» И все вокруг захихикали, а мы ужасно смутились, хотя всего лишь ели большое яблоко…

— Ксюха, — сказал Андрей, — хватит смотреть на меня, как на врага народа. Улыбнись уже, наконец. Что тебя так смущает? Вот эта ерунда, что ли?

Он приподнял рукав и сделал шаг ей навстречу. Оксана отступила назад, а узор на ее руке засветился ярче, словно включился сигнал тревоги.