Михаил Белозеров - Месть самураев

О-гонтё разглядывала его то одним глазом, то другим. Была она величиной с морского орла. Переливчатый гребень красовался на голове.

– Иди до той опушки, – пояснил гекидо, – не сворачивая.

– А зачем? – снова спросил Натабура, понимая, что его кусанаги по сравнению с огромным мечом великана похож на соломинку и что он зря злит гекидо.

– Иди, – прокаркала о-гонтё. – Сказано – иди, значит, иди.

И то правда, подумал Натабура, чего я с ними здесь? И все-таки заметил:

– Если бы я еще что-то понял…

– Чего понимать? – вполне миролюбиво прогудел гекидо. – Боги-то теперь на Землю спуститься не могут, поэтому и попросили им помочь.

– А… – только и сказал удивленный Натабура. Целых два года им никто не помогал в опасном путешествии. А теперь на тебе! – Тогда я пошел, – хотя по-прежнему ничего не понял. – Помощь в чем заключается?

– Не знаю, – пожал огромными плечами гакидо. – Надо, чтобы ты пошел по этим следам, и все.

– Ладно, – согласился Натабура. – Чего уж там, схожу я до того дерева. Чего нам трудно, что ли? Правда? – и потрогал лобастую голову Афра.

– Стой! – прокаркала о-гонтё. – Это твой крылатый медвежий тэнгу?

– Мой… – обернулся Натабура.

– А ведь мы знакомы.

– Знакомы? – удивился Натабура и остановился.

– Горную Старуху помнишь?

– Помню, – ответил Натабура. – Давно это было и в другой стране, в Чу.

А Афра встрепенулся, будто понимал смысл разговора. Слово 'Чу', должно быть, он разобрал и тут же взлетел. Он приблизился к о-гонтё, издал звук, словно был щенком, и принялся, повизгивая, летать вокруг головы гекидо.

– Помнит, шельма, помнит! – обрадовалась о-гонтё. – Признал! А я ведь тогда птенчиком был.

– Я бы не сказал, – заметил Натабура, вспомнив, конечно, и Горную Старуху, которая их с Язаки спасла, и эту о-гонтё, которая была когда-то величиной с обыкновенную тощую ворону. А теперь вот вымахала до таких размеров, что клюв у нее был не меньше танто. Натабура хотел расспросить, что случилось со страной Чу, и куда делось племя ёми, да и вообще, что стало с бессмертными дикарями, которые играли в удивительную игру сугоруку. Второй раз попасть к ним и еще раз сыграть ему совсем не хотелось. Если они меня к этому призывают, то я, пожалуй, откажусь. Второй раз не повезет.

– Была. Была птенцом, – прокаркала о-гонтё. – А как же? Только ты не понял. А это старший сын Горной Старухи – Барбор.

Барбор сделал движение, которым отгоняют мух. Афра плюхнулся к ногам Натабуры, тут же вскочил и показал большие белые зубы, но даже крылатый медвежий тэнгу ничего не смог бы сделать с полубогом.

– Стой! – приказал Натабура и невольно отступил на шаг. Кими мо, ками дзо!

Таких огромных полубогов ему еще видеть не приходилось. Вот почему молчал Мус, понял Натабура. Боги не всегда хотят, чтобы смертные видели будущее. Если бы я знал Мус, я бы точно побоялся сунуться сюда. Интересно, применимо ли в бою с ним ёмоо нодзомимитэ? С Богом Ван Чжи этот фокус прошел. На мгновение Натабура ощутил такой кураж, что готов был сразиться и с полубогом. А потом понял, что сама мысль о ёмоо нодзомимитэ будит прежние силы, тем более что он хорошо запомнил, как входить в 'то, которое это'.

Полубог застыл, разглядывая что-то вдали и не вникая в суть разговора. Он выполнил просьбу Богов – напугать человека, и теперь из вежливости ждал, когда о-гонтё прекратит каркать. Если бы он знал о судьбе Бога Ван Чжи, он бы поостерегся, но Барбор, как и все Боги, был беспечен и равнодушен к судьбе конкретного человека.

Ждет, когда я уйду, понял Натабура, свистнул Афра и пошел, оглядываясь. Афра нехотя поплелся в трех шагах позади, тоже оглядываясь на старую приятельницу, но больше – на Барбора и показывая ему огромные клыки. Давно это было, думал Натабура, года три назад? Нет, больше. Два года земных и два года волшебных. Значит, всего четыре, а кажется, будто вчера. Хорошее было время. Беззаботное: иди, куда хочу, и делай, что нравится. А теперь?… Эх-х-х!… Только он забыл, что едва унес ноги из этой сугоруки.

В этот момент лес поклонился до самых корней. Вместе с мертвыми самураями, горами, хребтом Оу и морем. Все смешалось, перевернулось. Небо упало. Стало темно, как ночью. Натабура сел в сугроб, подгребая под себя Афра и стараясь уберечь его от непонятно чего. Меч, подумал он. Меч. Барбор срубил. Вот в чем заключалась его задача – извести нас. Надо было все-таки драться.

Но он ошибся. Стало светло, как и прежде. Деревья с привязанными к ним самураями стояли на месте. Снежные вершины Оу возвышались, словно не вертелись до этого, как юла. А на душе у Натабуры стало так хорошо, так приятно, словно он попал в родные места и бежит цветастым лугом вдоль ручья. А ведь летом здесь действительно течет ручей и море цветов. Он огляделся, замечая то, что раньше не замечал: красно-черный уголек на белом-белом снегу. Ничего подобного здесь, на этом поле не должно быть, подумал Натабура. Откуда? И, боясь обжечься, поднял его. Вот он – вещий сон, похоже на Мус, понял Натабура, только с зимним пейзажем. И посмотрел туда, где стоял Барбор. Ни полубога, ни о-гонтё не было и в помине. Неужели мне приснилось, подумал Натабура и разжал ладонь. Огонек тлел, но руку не жег. Вот зачем меня сюда привели, понял Натабура. А я и не знал, что так бывает. Только зачем этот огонек? Зачем? Еще одна загадка. Надо спросить у учителя Акинобу.

Натабура еще не понимал, что Боги своим покровительством оказывают им медвежью услугу, подталкивая ум к лености, бездействию и местничеству. Правда, люди, сильные духом и наделенные стремлением к познанию, не замыкаются в собственной жизненной оболочке. Но это не оправдывало Богов, потому что они были сутью всего, а над ними ничего не было. Должно быть, поэтому они и действовали избирательно, а хонки все портили, пытаясь ввести людей в заблуждение.

Когда Натабура и Афра вернулись, вещи уже лежали на берегу. Единственная уцелевшая курица потеряно бродила поблизости и что-то вяло клевала. Юка взволнованно бросилась на шею.

– Слава Будде! Я бы давно уже пошла на подмогу, да учитель Акинобу не дал.

Натабура тоже обрадовался встрече и хотел сказать, что только о ней и думал, а еще о доме в окружении хризантем на берегу Хиёйн. Но почему-то не сказал. Застеснялся окружающих, которые с любопытством смотрели на них. Язаки даже сунул нос между ними и полез целоваться:

– А меня тоже не пустили, тоже!…

– И правильно, – назидательно сказал учитель Акинобу, – иначе бы все расстроил.

– Что все? – удивился Язаки. – Что все? – и показал рукой на холодный, мрачный лес. – Там же никого нет?!