Норман Хьюз - Тень единорога

Она говорит это скорее самой себе, нежели девочке, уверенная, что та все равно не поймет — либо, замкнутая на собственные переживания, не пожелает прислушаться… Но Мхаири неожиданно вскидывает голову:

— Но так можно оправдать все что угодно — воровство, убийство, подлог… Нет, конечно, я тебя не обвиняю в таких ужасных вещах… — тут же спохватывается она. — Однако…

— И напрасно, — без всяких эмоции возражает Соня: — Если ты думаешь, что за свою жизнь я никогда не совершала ни краж, ни убийств, ни, как ты выражаешься, подлогов, то ты еще очень наивное дитя, которое ничего не знает о мире, и, вернув тебя к твоему хозяину, я окажу тебе огромную услугу. Ибо хотя, возможно, он и жесток с тобой, но, по крайней мере, оберегает от всех тягот реальной жизни и тем самым совершает для тебя огромное благо, — пусть даже сейчас ты не способна этого оценить. Что же касается меня, — добавляет она чуть погодя, — то у меня правило одно: если уж я позволила кому-то нанять себя, то должна служить этому человеку верой и правдой, без всяких сомнений и колебаний, делая все, что в моих силах, дабы исполнить порученную мне миссию. Единственная мораль — это сделать свое дело наилучшим образом, а какое это дело — не имеет значения.

— И сейчас твой наниматель — это тот купец в Келадисе, — шепчет девочка, — и ты должна доставить ему товар в надлежащем виде? Пусть даже этот товар — живой человек!..

Она вновь принимается плакать, но Соня больше не склонна испытывать жалость. Для этого она слишком устала и, кроме того, боится, что если этот разговор затянется, то впервые за долгие, долгие годы у нее появится реальное искушение отступить от своих принципов, которые только что проповедовала с таким жаром.

— Нет, мой наниматель не он, — качает головой воительница. — Купец лишь владеет одной вещью, которую я должна доставить своим хозяевам. К несчастью, ситуация такова, что эту вещь я не могу у него ни выкрасть, ни купить за какую-либо иную цену, иначе, даю слово, Мхаири, я непременно сделала бы это, чтобы дать тебе свободу. Однако, увы, все сложилось так, что цена — это ты. А значит, именно эту цену мне и придется уплатить. Надеюсь, ты не будешь столь глупа, чтобы пытаться отговорить меня, поскольку любые слова и слезы бессмысленны, предупреждаю тебя сразу.

Девочка смотрит на воительницу долгим проникновенным взглядом, так что та уже начинает опасаться, что маленькая колдунья вновь готова приняться за свои чары, и с небес вот-вот посыплются пушистые снежинки, — но Мхаири неожиданно отводит глаза:

— Да, теперь я вижу: все бесполезно, — шепчет она обречено.

— Тогда ложись спать. Мы выезжаем на рассвете. У меня нет ни малейшего желания встречаться поутру с твоим незадачливым ухажером и его дружками! — бросает Соня, после чего подходит к дверям и наматывает на ручку веревку каким-то сложным узлом, привязывая ее к специальному крюку в притолоке.

— Это еще зачем? — Мхаири следит за ней взглядом.

— Ты славная девочка, и я доверяю тебе всей душой, точно так же как верю, что каждый человек по натуре добр и порядочен, а волки готовы питаться травкой бок о бок с зайчатами, если дать им такую возможность… — не оборачиваясь, произносит Соня и переходит к окну, чтобы таким же образом закрепить ставни. — Но мне не по душе, когда на меня наводят чары, и еще меньше мне хотелось бы мотаться за тобой по всему Офиру, если ты все же надумаешь сбежать. Нет, не трудись! — пренебрежительно машет она рукой, когда Мхаири пытается что-то возразить. — Не трать понапрасну слова и не сотрясай воздух клятвами. Мне все равно, хочешь ли ты сбежать… или хочешь, но не сделаешь этого, потому что ты честна и порядочна, и держишь слово… Мне абсолютно безразлично, — ты можешь быть лгуньей и обманщицей, или самым чистым созданием какое только носила земля… Я просто сделаю все, чтобы не дать тебе сбежать до утра и обеспечить себе несколько часов спокойного сна… И это не имеет ничего общего с человечностью или моралью.

С этими словами она ложится и, задув свечу, тут же засыпает. Она знает, что Мхаири до утра ворочается рядом, возможно даже рыдает в подушку, но Соня спит, и сон ее, как и было обещано, крепок и безмятежен.

Глава 8

Вечером следующего дня Соня, крепко удерживая за запястье угрюмо молчащую Мхаири, стучится в ворота дома Раззака. Слуга, который выходит, чтобы им открыть, не может сдержать изумления при виде этой поразительной пары: рослой рыжеволосой женщины и хрупкой девчушки, с волосами белыми, словно свежевыпавший снег… которого впрочем, в южном Офире никто и никогда не видывал.

Соня вырывает его из зачарованного созерцания, довольно грубо напомнив, что она желает немедленно видеть купца, и слуга с испуганным низким поклоном тут же устремляется прочь.

Он возвращается спустя несколько мгновений и, не переставая кланяться, препровождает Соню в уже до тошноты знакомую ей гостиную на втором этаже дома Раззака. Сам торговец встречает их в дверях и застывает при виде Мхаири… как и все те, кто видит девочку впервые, пораженный ее неземной красотой и странно обреченным, обращенным внутрь себя взглядом. Затем суетливо принимается усаживать обеих на низкий диван, кличет слуг с угощениями и напитками.

Соня отказывается от всего: ей неприятно вкушать любую пищу в доме Раззака. Девочка же, вообще, ни на что не обращает внимания, словно ничего не видит и не слышит вокруг себя. Точно так же она провела весь этот день, покорно трясясь в седле перед Соней, так же покорно спешиваясь на редких привалах не обращаясь к своей спутнице ни взглядом, ни словом. Сама Соня, впрочем, даже не пыталась вызвать ее на разговор. Все, что нужно, они сказали друг дружке вчера…

Но теперь в разговоре наступает неловкая заминка. Соня требовательно смотрит на купца, не понимая, чего тот еще медлит, — ведь она исполнила свою часть сделки, доставила сюда Мхаири… Пора бы уже и ему принести обещанное! И в этот момент девочка устремляет на воительницу взгляд своих сапфировых глаз.

— Я хоть увижу то, за что ты меня продала?

На лице торговца смятение: как видно, он не привык, чтобы живой товар высказывал свое мнение по поводу сделки или обсуждал цену. Однако Соня, ожидавшая чего-то подобного, остается невозмутимой. Она, впрочем, и не полагала, что Мхаири поймет, что именно ею движет, и потому не пытается ни оправдываться, ни объяснять, что бы то ни было.

— А тебе это так интересно?

— Ну… — Мхаири пожимает плечами. — Почему бы и нет. Впрочем, могу заранее пообещать, что радости от своего приобретения ты не испытаешь.