Вадим Кондратьев - Извек

— Попович во гневу страшон — рвёт и мечет, срёт и топчет, благо ещё какашками не плюётся. Пробовал с ним поговорить, да куда там. Злость глаза застила, сразу в драку полез, друзья едва удержали. Так что теперь Лешак со товарищи тебя по всей округе рыщут.

— Лешак понятно, а сотоварищи с какого перепугу?

— А с такого, что, тебя знают и за Лешака опасаются. А может боятся, что и у них невест отобьёшь. Им-то не вталдычишь, что это Млава сама на тебя глаз положила. Думают всему причина — ты.

— И что прикажешь делать? Из-за одной дуры рога друг другу сшибать?

— Ну это совсем уж не гоже! Ты лучше вот что. Не дури и под горячую руку не лезь. Уезжай, схоронись до времени, пожди пока остынут. Рано или поздно охолонятся, тогда и растолкуем как-нибудь.

Извек шагнул к Ворону, положил руки на седло, задумался. Конь, чуя настроение хозяина, не шевелился. Видя смятение Сотника, Мокша топтался рядом, шумно вздыхал, тёр ладонями круглое лицо. Наконец, не выдержал, обернулся к раздосадованному другу.

— Ежели чё, где искать? Куда думаешь податься?

— А куда глаза глядят.

— А куда глядят? — не унимался Мокша.

— А туда глядят, где за так не съедят.

Извек помолчал, достал грамоту, протянул другу.

— Давно вольным не был, — вздохнул он. — Всё по поручениям, да по приказам. Может теперь спокойно мир посмотрю, да себя покажу.

— Себя-то не больно показывай! — проворчал Мокша. — На-ко! Наши на посошок подсыпали. Пригодится!

Он подбросил на ладони раздутый кошель, перекинул Извеку. Тот поймал мешочек, кивнул невесело.

— Бывай, друже! Дадут боги, скоро свидимся.

— Обязательно свидимся!

Мокша вознёс себя в седло. Развернув коня, блеснул грустными глазами и заторопился назад. Сотник посмотрел вслед удаляющемуся другу и тяжело, словно столетний старик, взобрался на Ворона.

Когда за конским хвостом остался день пути, Извек остановился на распутьи. Направо — леса с запутанными тропами и непролазными чащами, прямо — малохоженные края, налево — стёжка до Вертеня, последнего большого городища на окраине киевских земель. Извек решил свернуть на стёжку. Стоило дать роздых коню, да и самому выспаться под крышей.

Уже в сумерках миновал ворота. Усталый конь затопал живей и скоро свернул на знакомую улочку, где его ждала порция вполне сносного овса, а хозяина — сытный ужин в закопченной харчевне. Здесь его знали и встречали, как старого приятеля. Правда, по началу, приходилось знакомиться со здешними мужиками по-свойски. Не взирая на то, что перед ними княжий дружинник, местные смельчаки несколько раз учиняли проверку гостя на добрый удар. Их не смущало даже то, что каждая проверка происходила «на своей морде». Неудивительно: тутошние морды были не особо умные, но крепкие.

Признали Извека только после того, как хозяин в пятый раз поменял разнесённые в щепу столы и лавки. В последний раз, щепа была особенно мелкой и корчмарь пригрозил, что закроет конуру, да подастся в дальнюю весь, к братьям рыбарям. С тех пор, Сотник мог вечерять до утра и не увидеть в свою сторону ни одного косого взгляда. Междусобойные потасовки конечно же продолжались, но не имели такой разрушительной силы, как прежде. Теперь местные буяны, не по злобе разбрызгав друг другу сопли, возвращались на места и приглашали Извека, померяться выносливостью брюха. Тогда не вставали из-за стола до глубокой ночи, расспрашивали какое в свете чудо, слушали, обсуждали.

На этот раз тоже засиделись допоздна и, к полуночи, когда шум стих, Сотник улёгся прямо на лавке. Под голову по привычке положил дорожный плащ, свёрнутый тугим валиком. Разбудили первые гости. Ввалились отобедать шумной ватагой, крикнули браги с пивом, махнули дружиннику, чтоб присоединялся. Извек благодарно приложил ладонь к груди, но головой качнул отрицательно. На уважительный отказ гостя лишь пожали плечами и принялись уничтожать выпивку, как Святослав хазар. Пару раз зыркали на рыжего веснушчатого детину, тихо жующего в углу, но в присутствии Извека не задирались. Парень же беззаботно поглядывал в окно, вертел головой по сторонам и, несмотря на пудовые кулаки, держался без вызова. Проезжий, определил Извек, скорее всего посыльный, из Коржа, заехал по дороге перекусить. Коржаковские почти все такие мордастые и широкие в кости.

Пока Сотник разглядывал парня, средь мужиков созрела ссора.

Всё как водится: слово за слово — шапкой по столу и, вот уже кому-то под нос сунули убедительную дулю. Само собой, дуля не понравилась. В ответ выпорхнул жилистый кулак, и в воздухе мелькнули стёртые подмётки хозяина дули. Владелец кулака взгромоздился поверх стола, но освободившаяся лавка тут же отправила его на пол. Все вскочили готовые похватать друг дружку за грудки. Но с утра особого желания волтузиться не было и компания повисла на руках зачинщиков.

Сквозь толкучку к Извеку протиснулся хозяйский малец, знаком дал понять, что конь сыт, осёдлан и стоит за дверями. Сотник кивнул, протянул монету и подался к выходу. Подвигая сцепившихся мужиков, примирительно пробасил:

— Ну, пора и честь знать, бывайте ребята.

Мужики замерли. Собрав глаза в кучу, рассмотрели Извека, поспешно посторонились. Провожаемый почтительными взглядами, Сотник проследовал до двери в полной тишине. Едва переступил порог, как сзади кого-то звонко съездили по сусалам, и потасовка возобновилась с новой силой.

Отвязав Ворона, Сотник вскочил в седло и тронул повод. Конь, покинув вертень, снова выбрал дорогу самостоятельно и всё утро плёлся волглой лощиной. Пахло болотом. Под ногами Ворона иногда почавкивало, но, через десяток-другой шагов, копыта снова стукали по сухой земле. Ворон прибавил шагу.

Еле заметная тропа забежала на макушку холма и растворилась в засыхающих на корню островках чахлой травы. Сотник привстал в стременах, высматривая тропинку, но Ворон топотал не останавливаясь, как по знакомой улочке. Скоро Извеку пришлось наклоняться, чтобы не снести лбом встречные сучья. За плечи то и дело цеплялись ветки потоньше, но скоро деревья расступились, и показалась вполне сносная дорожка, струящаяся меж вековых елей.

Ворон раздул ноздри и, жадно втягивая лесной дух, пустился рысцой. Сотник, настороженный оживлением коня, озирался по сторонам, ловил каждый звук и всматривался в причудливые лесные тени. Дорожка спустилась в ложбинку и выскочила на светлую полянку. На ней, как гриб-дождевик, торчала коренастая избушка, насаженная на пятисаженный пень. Кое-где из пня пробивались молодые побеги с нежно-зелёными листочками. Извек с уважением присвистнул, прикидывая, сколько же дубу было лет. Приглядевшись к чёрным брёвнам, понял, что и сама изба сложена из ветвей этого исполина. Потому и стоит прочно, вросшая намертво в родную древесину.