Юлия Остапенко - Птицелов

Подоспело вино, принесённое пунцовой от смятения и страха невесткой трактирщика — как походя отметил Марвин, смазливенькой и весьма пышнотелой девки. Марвин налил себе, потом мальчишке — тот забормотал было, что рано ещё для выпивки, на что Марвин в ответ расхохотался так оглушительно, что из кухни прибежал испуганный хозяин. В конце концов Робин, конечно, выпил, мгновенно опьянев, — оно и не удивительно, вино было дрянное, а от дрянного вина с непривычки всегда развозит, Марвин по себе знал.

Впрочем, спьянев, парень явно осмелел и, подняв на Марвина обожающий взгляд, промямлил:

— Мессер, вы меня давеча стюардом своим назвать изволили…

«А и правда, — вспомнил Марвин, — назвал». Просто сорвалось — он и про себя мальчишку так же называл, пока имя не узнал.

— Так возьмите меня к себе стюардом! — воодушевлённо попросил Робин.

Марвин задумался, разглядывая его одутловатое лицо. Мальчишка, конечно, толстозадый, неуклюжий, неповоротливый — Марвина кто угодно на смех поднимет за такого стюарда. С другой стороны, тут смеяться некому, а парень услужливый, да и благодарен ему за спасенье жизни (хотя, усмехнулся про себя Марвин, кто ещё кого спас). А главное — тоже сбежал из плена мессеры Артеньи, что делало его для Марвина едва ли не родной душой.

Мальчишка будто увидел, что он колеблется, и взмолился:

— Возьмите! Тут кругом леса одни, до города Единый знает сколько, самому мне не добраться. А я вам стряпать буду, я умею! У меня рука уже почти и не болит, видите? — он энергично сжал правую руку в кулак, сунув его Марвину едва ли не под нос. Тот, впрочем, не оценил.

— Сын сэйра — и стряпать умеет, — неодобрительно сказал Марвин. — Ты б лучше оружие чистить выучился.

— Я и это умею, — снова залившись краской и растеряв всю смелость, пробормотал мальчик.

Марвин вздохнул.

— Лет тебе сколько?

— Пятнадцать, мессер.

— Сэйром Марвином меня зови, — сказал он и отпил ещё вина. — Ладно, Робин, пока что пойдёшь со мной. Доберёмся до наших — слыхал, недалеко они уже, — а там как знаешь.

По лицу Робина скользнула растерянность, потом он неуверенно кивнул. Марвин окинул его скептичным взглядом.

— Хотя ты лучше бы тут остался, право слово. И что ты в городе будешь делать?

— Учиться…

— На кого учиться? Уж не на мастера ли фехтования?

— На герольда…

— На герольда… — повторил Марвин, мрачнея. — Что, на турнирах покрасоваться вздумалось?

— Да как уж тут… покрасуешься… — вздохнул Робин.

— Сотню фунтов бы сбросил, да и покрасовался бы. Впрочем, ты прав, оно тебе ни к чему, — резко сказал Марвин и залпом допил вино. Робин снова уткнулся взглядом в пол. Марвин помолчал, слушая, как снег бьётся в окно. Потом спросил:

— Робин, а ты песни какие-нибудь знаешь?

— Ну… что в походе запевали…

— Валяй.

Голос у мальчишки оказался довольно сильный и неожиданно приятный. Марвин откинулся назад, опёрся спиной о стену, прикрыл глаза, отстукивая пальцами такт. «Треклятье Ледоруба, как же я устал. Но ничего. Ещё вот чуток отдохну, наберусь сил, нагоню своих…

И тогда снова повернусь к тебе лицом, Лукас из Джейдри».

Так он думал, а перед закрытыми глазами была усмешка — лёгкая усмешка в зыбких хлопьях снега.

Гнетущую тишину пустого трактирного зала разорвал далёкий женский визг. Лукас, выругавшись, с размаху швырнул только что снятые ножны об стол. Илье подскочил от неожиданности.

— Я же сказал, никого не трогать! — крикнул Лукас — от зычного голоса хлипкие стены деревенского трактира будто дрогнули. Визг стал тише, потом улёгся. Мимо окон таверны, оправляя штаны, протопал понурый наёмник. В сторону Лукаса он не смотрел, но вся его сгорбленная фигура выражала предельное осуждение.

Лукас скрипнул зубами. Он не знал, сколько ещё сможет держать этих отродий в узде, но чувствовал, что их смирение слабнет с каждым днём. А Лукас никогда не отличался полководческими способностями, поэтому не на шутку разозлился, когда его поставили перед фактом: нате вот вам, благородный мессер, три десятка солдатни да сержанта, выводите из окружения, если сможете. Да уж, кто бы мог подумать ещё два дня назад, что из наступательной их кампания превратиться в оборонительную. Королевские войска неожиданно получили существенно подкрепление и обрушились на войско герцогини с флангов. Это был удар под дых, и Артенья его не выдержала. Было велено ни под каким видом не ввязываться в бой, а отступать на север, к владеньям герцогини — сама она, как и следовало ожидать, драпанула первой и теперь, должно быть, отсиживалась у кого-то из самых южных своих вассалов. Её десятитысячная армия осталась брошенной на произвол судьбы. Лукас, постольку, поскольку входил в эту армию, — тоже. Чего уж тут, война проиграна, и в других обстоятельствах он бы тихонько удрал туда, где потеплее. Впрочем, в других обстоятельствах он просто не оказался бы в это замешан… Один Единый знал, до чего Лукасу сейчас не хватало Дерека. Взять бы мессера магистра за грудки, прижать к стене да тряхнуть хорошенько, глядя в его бегающие патрицианские глазки. «И как я только в это вляпался?» — мрачно думал Лукас — хотя он-то прекрасно знал, как. В любом случае задушевный разговор с мессером магистром приходилось отложить до лучших времён — заодно и стребует с него объяснения по поводу письма, которое Лукас получил буквально за несколько часов до приказа об отступлении. Послание лаконичное до предела: «Следуй изначальному уговору. Я ручаюсь. Доверься мне». Без подписи, но почерк Дерека Лукас помнил хорошо. «Доверься, как же… Вот уж чем я никогда не страдал, так это излишней доверчивостью, — подумал Лукас. — И Дерек-то об этом прекрасно осведомлён…»

Но как бы там ни было, он не дал дёру, а даже подчинился приказу, согласно которому ему пришлось возглавить этот отряд и вести его на север. Уходили лесами, чуть ли не звериными тропами. Королевские войска нагоняли быстро, пару раз с трудом удалось избежать стычки, в которой их попросту перебили бы, всех до единого. Забавно, как с годами меняется отношение к некоторым вещам. Двадцать, нет, даже десять лет назад Лукаса бы нисколько не смутила перспектива быть убитым в этом переходе. Он и теперь не боялся умирать — но его злило то, что он так и не понимает, из-за чего ему придётся сложить голову. Прежде — он всегда знал. Деньги, слава, азарт, банальный интерес… Сейчас ничего этого не было — что уж говорить о глупой чести, которая, должно быть, теперь вдохновляла ребят вроде Марвина. «А жаль, что сейчас он не с нами, — подумал Лукас. — Забавно было бы выяснить его мнение по поводу происходящего».