Аня Сокол - На неведомых тропинках. Шаг в темноту

Я бы хотела быть подальше отсюда, но тело в очередной раз выразило протест и привалилось к ближайшему стволу. Я обхватила дерево рукой, с трудом сохраняя вертикальное положение.

Сизый оскалился, демонстративно поигрывая ножичком, и стал пружинистой походкой приближаться к тому, кого знал как Спортсмена. Зэк был настроен на драку. Вернее, на «драчку», которая наглядно покажет, кто чего стоит, и он, тут без вариантов, преподаст наглядный урок этому «чепушиле».

Урок был зрелищным, правда, не таким, как рассчитывали, но двое его точно усвоили. Тём стоял неподвижно, пока Сизый не приблизился и с громким «ххаа» выбросил руку для удара. Движения ветра быстры и точны, уловить их человеку сложно, а если уловит, потребуется время, чтобы убедить себя в правдивости происходящего. Тём слегка качнулся в сторону, на лице Сизого на мгновение вспыхивает предвкушение победы и тут же гаснет. Навсегда. В руках у охотника нож не чета тонкому лезвию зэка, им ветер перечеркнул противника одним взмахом. От плеча до паха, не человека разрубил, а паутину смахнул, настолько легким и небрежным было его движение. Секунду назад был человек, а сейчас две половины. Две мертвые половины. Фонтан крови, и клубок остро пахнущих кишок с противным хлюпаньем падает на землю. Все, что осталось от романтика с большой дороги. Его, по их собственному утверждению, «близкие» исчезли в кустах, едва тело коснулось земли. Ни пафосных криков, ни клятв отомстить. Когда дело идет о спасении собственной шкуры, зэки соображают не хуже других. Топот ног, раскачивающиеся ветви, и больше ничего не напоминает о том, что на поляне нас было больше. Они еще не знают — бежать бесполезно, охотник-ветер в лесу поймает даже лешака, не говоря уж о человеке.

Некоторое время я не могла отвести взгляд от останков человека. Впервые на моей памяти не было ни жалости, ни сожаления, ни неприятия. Я даже успела поймать себя на чувстве удовлетворения. Я рада, что Тём его убил. И стало страшно от самой себя, от мыслей, которые я постаралась затолкать в самый дальний уголок.

Снова вместо картинки в голове лишь расплывчатые цветные пятна, и я стала сползать по стволу вниз. Казалось, моргнула, и в лицо уже заглядывает Тём, а я даже дернуться не могу. Рубашка и армейские брюки залиты кровью, но на открытых участках ни капельки — ни на лице, ни на руках. Знала я о такой особенности кожи охотников впитывать кровь, но видела впервые.

— Сорвешь охоту, пожалеешь, что не убежала с ними, — тон разительно отличался от равнодушного лица.

— Охоту? — переспросила я.

Он был слишком близко, по идее, я уже должна дрожать и отползать назад. Но с удивлением поняла: прежний иррациональный ужас исчез, оставив после себя некоторые опасения. Я знаю, кто он и на что способен. Почему нет ненависти? Да потому, что глупо ненавидеть волка за то, что он задрал зайца. Что-то во мне сдвинулось сегодня. Ага, крыша поехала, иначе не пялилась бы на него, не выслушивала бы угрозы, а бежала бы без оглядки, и быстро. И он, конечно, это почувствовал, эту перемену. Его ноздри раздулись, втягивая мой запах. Хищник на охоте. Зачем ему эти отбросы общества, даже в качестве добычи? И тут я поняла, увидела ситуацию целиком.

— Ты устраиваешь охоту, — я зажмурилась, пытаясь не упустить мысль и поражаясь ее простоте, — загоняешь дичь. Ученики filii de terra созрели для своей первой охоты. Сбежавшие из колонии заключенные — добыча, — я указала на то, что осталось от Сизого, — а заблудившиеся грибники?

— Этих ведет Ларик из Бесова, — усмехнулся ветер, открывая острые клыки, впервые в его глазах я уловила что-то похожее на интерес.

— Дети не пропадали. Они ушли охотиться, — прошептала я.

— Из filii de terra ничего не пропадает. Иначе это не было бы убежищем. Ученикам самостоятельно не выйти, только в сопровождении взрослого, — Тём сощурился, — вернее, способ есть, но еще наши предки постарались оставить его в памяти лишь узкого круга, ученики в него не входят.

— Почему тогда объявили о пропаже?

— Мне плевать. — Он действительно плюнул в сторону. — Ты бы подумала, кто твою Алису летом на охоту отпустит? Она же зимняя?

Я не ответила. Разлука с дочерью, отдаленная последними событиями, вновь резанула ножом по живому. Из горла вырвался стон. Тём с интересом принюхался. Боль ему тоже нравилась.

— У тебя время до темноты. До того, как сядет солнце, ты должна уйти в переход. — Охотник достал платок и стал вытирать нож. — Если кто-то из щенков возьмет твой след… — Он замолчал, но продолжения мне и не требовалось, о том же говорил незнакомец-аристократ, спасать меня никто не будет. — Здесь устроим ложную цель, — сказал уже в сторону Тём.

Я проследила его взгляд и с удивлением увидела преследователя в ярком жилете, кепка на этот раз была заткнута за пояс. Сосед Веник не сводил с трупа зачарованного взгляда. В руках он держал мой рюкзак. Охотник рывком поставил меня на ноги, оттащил от березы, забрал у не заметившего этого падальщика рюкзак, протянул мне и рявкнул:

— Пошла, быстро!

И я пошла. Насчет быстроты сомневаюсь, но двигаться я себя заставила. На краю поляны оглянулась. Тёма на ней уже не было, зато Веник стоял над останками Сизого на коленях и, как нежный любовник, поглаживал тело по ноге — не та картина, которую я хотела бы сохранить в памяти.

Осознанно я шла, наверное, около получаса. Потом стала отключаться, впадать в какой-то странный болезненный транс. Тело двигалось без участия головы. Я не выбирала направление, шла по наитию, воспоминание, как менялся пейзаж, остались расплывчатые. Я шла медленно, монотонно и очень больно. Наверное, чтобы защититься от этой боли, мозг и стал отключаться. Конечно, двадцать километров я не осилила, свалилась часа через три. Если кто и встал на мой след, то решил не связываться с больной добычей, боясь заразиться. Спала плохо, но долго — остаток дня и всю ночь. Снилось черт-те что. И даже холод и боль не смогли разорвать пелену полусна-полубреда.

Глаза удалось открыть поздним утром следующего дня, когда солнце было высоко над головой. Я дотянулась до бутылки с водой и смягчила горевшее огнем горло и даже достала одеяло, просидев завернутой в него пару часов. Меня била крупная дрожь. Ночь на голой земле не прошла даром.

Впоследствии задавалась вопросом, по силам ли мне был еще один переход? И честно отвечала — нет. Я бы и из прошлого не выбралась, если бы не Веник с его внезапным приступом человеколюбия, хотя с чего бы это?

Ближе к обеду я все-таки встала и побрела вперед прямо с одеялом на плечах, будто охотник заложил в тело программу идти и все. Слава святым, перед переходом меня уже ждали. Помню, как почти упала на руки Пашке, и она уложила меня на заднее сиденье старенького военного уазика. Позднее я гадала, кто на нашей стежке ездит на таком, но так и не узнала. Водителя видела лишь мельком, вроде мужчина, вроде с русыми волосами. Как меня привезли домой, не помню. Следующим отчетливым воспоминанием был староста, всматривающийся в мое лицо и что-то спрашивающий. Но я не слышу ни слова. Размытые силуэты проступают пятнами, иногда вспыхивая и поражая четкостью линий, иногда тускнея и отдалялась. Затем я вижу Константина, стоящего возле кровати, совсем рядом, и смешивающим жидкости в стакане. Я стараюсь отползти от черного целителя подальше. Меня хватают и возвращают на место, держат за руки и за ноги, пытаются разжать зубы и влить его снадобье. Я сопротивляюсь, но они побеждают, и в горло вливается тягучая холодная жижа. Я пытаюсь кричать, но не могу, так как проваливаюсь в темный колодец. Одно хорошо — поле этого цветные пятна оставили меня в покое.