Алан Фостер - В плену пертурбаций

– Чего? – встрепенулся Мадж, не донеся до рта очередной кусок. – О чем ты там болтаешь, кореш? Я так понимаю, его чудомудрие освободит пертурбатор, или как он называется, а потом – все по домам, верно?

– Может, да, а может, и нет. Рано или поздно мы столкнемся с тем, кто затеял все это, и предугадать, как он поступит, сейчас невозможно.

Освобождение пертурбатора означает спасение мира, однако нам от того не будет ни тепло, ни холодно. Трудно сказать, как все повернется.

По-моему, тот, кто поймал пертурбатор, не обрадуется нашему вмешательству в его дела.

– Ясненько. – Выдр положил кусок обратно на тарелку и привстал из-за стола. – Пожалуй, с меня хватит. Мы не договаривались насчет какого-то там психопата, который сидит на вашем прегорбаторе.

– А как же клятва, Мадж? – напомнил Джон-Том, кладя руку на плечо другу.

– Клятва? Разве я клялся торчать за столом, пока не лопну с натуги?

Ладно, извиняйте и все такое прочее.

Мадж отпихнул стул и устремился в мужскую комнату.

– Что стряслось с водяной крысой? – справился Сорбл, который расположился на насесте близ овального стола; он ухватил клювом жареную ящерицу, стащил ее с вертела, каковой был воткнут в насест, проглотил и довольно причмокнул. – Никак переел?

– Что-то я не припомню, чтобы за Маджем такое водилось, – отозвался Джон-Том. – Он, верно, наконец-то понял, во что ввязался, и поперхнулся собственной клятвой.

– Бывает, – философски заметил Сорбл. – Немногие из нас способны предвидеть последствия тех или иных поступков. Взять, к примеру, меня.

О чем я думал, когда записывался в ученики к Клотагорбу?

– Что? – переспросил чародей, окинув филина суровым взглядом. – Что ты сказал, Сорбл?

– Я сказал, хозяин, что мы все должны равняться на Джон-Тома, который подает нам пример своими песнями. – Филин вежливо рыгнул и улыбнулся, чтобы сгладить впечатление.

Глава 5

Постели оказались восхитительно мягкими, не менее роскошными, нежели угощение за праздничным столом, и путники впервые за несколько недель выспались от души. Как обычно, Клотагорб поднялся прежде всех; Джон-Том, проснувшись, увидел, что волшебник делает какие-то заметки в записной книжке. Спустившись к завтраку, четверка столкнулась с Соренсетом. Вид у того был весьма изнуренный.

– Дела, – объяснил лис в ответ на сочувственные расспросы путешественников. – Некоторые горожане до сих пор страдают от воздействия на них, как вы ее называете, пертурбации, а другие – их тоже немало – мучаются с похмелья. У меня есть для вас хорошие новости. Когда позавтракаете, мы с вами прогуляемся до конюшни.

– Вы нашли добровольца? – справился Клотагорб. Соренсет утвердительно кивнул. – Отлично. Судьба к нам благосклонна.

– Правда… – начал было лис, смущенно отводя взгляд.

– Что? Говорите прямо, нашли вы кого-нибудь, кто повезет наши вещи, или нет?

– Нашел, нашел. Боюсь только, что сей доброволец придется вам не по вкусу. Во-первых, это не он, а она, во-вторых, характер у нее бунтарский и она способна разорвать договор, как только решит, что ее что-либо не устраивает.

– Она? – пробормотал Клотагорб. – Подумаешь, эка невидаль! Лишь бы у нее была крепкая спина и неутомимые ноги. Что касается предполагаемого столкновения характеров, тут беспокоиться нечего. Со мной ужиться проще простого, ибо я отличаюсь весьма добродушным нравом. – С дальнего конца стола донесся некий непонятный звук.

Волшебник пристально посмотрел на своего ученика. – Тебе попалось что-то неудобоваримое, Сорбл?

– Кха!.. Нет, учитель, – выдавил филин, прижимая к физиономии салфетку, то ли чтобы вытереть клюв, то ли чтобы скрыть усмешку.

– Я рад, что с тобой все в порядке. Итак, мы отправляемся на встречу с вашей, мой друг, протеже. Времени терять некогда.

– Эй, начальник, – запротестовал Мадж, – а как же завтрак?

Джон-Том поднялся и отодвинул от стола стул, на котором разместился выдр.

– Идем, Мадж. Ты же слышал: времени у нас в обрез. Между прочим, глядя, как ты обжираешься, можно вообразить, что тебя не меньше суток морили голодом.

– Приятель, по-твоему, я вчера наелся? – Выдр провел лапой по усам.

– Да что там было есть? Одна жалкая рыбешка, и ту мне не дали обглодать как следует.

– Жалкая? Она была ростом почти с тебя. Ну, идем.

– Ладно, сочтемся, – буркнул Мадж и соскочил со стула. – Однажды я устрою тебе такую же подлянку. – Он перекинул через плечо лук и колчан со стрелами; Джон-Том подобрал дуару и свой посох, вырезанный из древесины таранного дерева. Вдвоем они направились вслед за Клотагорбом и Соренсетом, которые вышли на улицу, где их, паря над мостовой, поджидал Сорбл.

Лис провел путешественников через центральную площадь, сверкающую всеми цветами радуги, через деловой квартал, где кипела с утра пораньше жизнь; какое-то время спустя они очутились в промышленном районе Оспенспри. Мадж всю дорогу жаловался и угомонился лишь тогда, когда компания достигла конюшен. К тем вели многочисленные аллеи, по которым сновали фургоны со снедью и повозки с уборщиками. Соренсет сообщил, что конюшни принадлежат почтенному семейству тяжеловозов, один из представителей которого заседает в Магистрате. Просторные стойла размерами в три раза больше обычных предназначались для супружеских пар, а те, что поменьше, для холостяков. Во главе каждого ряда стойл располагалось помещение, в котором оформлялись заказы и происходил найм рабочей силы. Эту работу выполняли, естественно, уже не лошади, ибо если, скажем, першерон может перевозить грузы хоть весь день напролет, заполнение отчетности ему не под силу. Попробуйте-ка сами написать что-нибудь копытом! Поэтому за канцелярию отвечали капуцины, бабуины и прочие расторопные создания.

Ведомые Соренсетом путники миновали те стойла, что поражали роскошью убранства, и приблизились к последнему ряду, который состоял из менее шикарных, однако столь же безупречно чистых апартаментов, выходивших на крохотную речушку. Тут, как правило, селились вольнонаемные, то есть те, кто предпочитал трудиться в одиночку, а потому неудивительно, что в кормушках сено встречалось гораздо чаще, нежели овес или люцерна. Завернув за угол, путешественники оказались на улице, вернее, на аллее, обсаженной тутовыми деревьями. В конце аллеи находилось стойло с покосившейся входной дверью. Слева от двери висел громадный почтовый ящик, сконструированный таким образом, что корреспонденцию из него можно было доставать как руками, так и пастью.

Над ящиком виднелась медная табличка, на которой была выгравирована изящная надпись: «Дормас».