Галина Романова - Властимир

Прогнева не сводила глаз с его кулака — он сжал руку, словно пальцы свела судорога. Из кулака свисали концы шнура, который и правда развязался, а не порвался.

— Это оберег, — тихо молвила она. — Мне его подарил… один человек. Он сказал, что я должна его отдать…

Она замолчала, не решаясь продолжать.

— Ты должна его отдать? Я завтра уезжаю, но если бы ты отдала его, я бы взял, — сказал Буян.

Оберег приятно грел руку, он казался родным, давно знакомым, когда-то утерянным, а теперь вновь обретенным. И он принадлежал ему с самого начала — гусляр был в этом уверен.

Прогнева не смотрела на него.

— Если бы ты его взял, я бы отдала, — совсем тихо ответила она.

Не взять оберега Буян не мог — вещий голос звучал в нем, говоря, что эта вещь должна принадлежать ему так же, как меч — воину, плуг — пахарю и гусли — певцу.

— А я и беру, — сказал он.

— А я и отдаю, — вздохнула Прогнева.

Буян не понял ее печали и, связав кончики шнурка, надел оберег и спрятал его под рубаху.

ГЛАВА 6

На следующее утро два всадника вывели коней за ворота и, вскочив в седла, обернулись.

Обе воротины были распахнуты настежь, и дворовый пес, с которым не страшно было бы выйти и на медведя, настороженно принюхивался к чему-то на улице. Жеребцы нетерпеливо крутились под всадниками.

Прогнева стояла у крыльца, хмуро глядя на них. Оберег болтался на шее гусляра, который улыбался неизвестно чему. Она-то теперь знала, что и сама бы отдала ему вещицу, но он наверняка не понимал ее значения и не ведал, что Прогнева — его суженая. А что, если он и вовсе забудет дорогу к их порогу? Он вольная птица, где сытно накормили — там и дом, а ей ждать и надеяться. Зачем он только вообще приехал — такой красивый и веселый!

Властимир тоже был не так весел, как можно было ожидать от человека, который несколько дней назад спасся от смерти. Он все медлил, сдерживая Облака.

Веденея не показывалась из дома, но он надеялся, что она выйдет хотя бы узнать, что так долго не уезжают гости. Тогда он ее увидит и, возможно, догадается, будут ли о нем помнить здесь.

Наконец она вышла, неся что-то в руке. Ворожея подошла к князю и с поклоном протянула ему плетку.

— Возьми на добрую память, княже, — молвила она. — Плетка эта не простая, в ее хвосты стебли перелет-травы вплетены. Как захочешь, чтобы твой конь поскакал выше леса стоячего, ниже облака ходячего, ударь его плетью этой промеж ушей. А захочешь, чтобы он вновь на обычный скок перешел — изловчись и ударь его по глазам. Но помни: пользоваться ею можно только три раза — на четвертый она смерть коню принесет!

Властимир подумал — принимать ли такой дар. Отвел глаза и неожиданно встретился взглядом с Буяном.

— Бери, князь, не сомневайся, — сказал тот. — Девица умом сверстна, каждое слово ее — правда чистая!

Князь принял плеть и спрятал ее в седельный мешок. Пока он искал отдарок, Веденея не отходила от его лошади. Взглянув на нее, чтобы повиниться, что не нашел ничего достойного, Властимир заметил, что она заплетает в косицу прядь гривы Облака и что-то приговаривает одними губами. Она улыбнулась и стала завязывать конец косицы ниткой, которую ловко выдернула из рукава.

— Это тебе памятка, — объяснила она. — Как расплетется моя косица, так тебя назад потянет. А пока ниточка эта в ней, так и я с тобой буду…

Губы ее дрогнули жалобно, и она быстро ушла в дом.

— Едем, княже. — Буян тронул его за локоть, — Пора и честь знать!

— Погоди! Ты видел? Видел, что она сделала? — прошептал князь.

— Да все я видел, все. А теперь едем!

Властимир тяжело вздохнул, повернул коня, и всадники покинули деревню.

Во время пути князь все надеялся, что Буян скажет: «Ну, прощай», — свернет и оставит его одного, но гусляр держался рядом или чуть позади с независимым видом. Он беспрестанно вертелся в седле, весело скалился, что-то напевал про себя. Кроме того, он болтал без умолку, и к вечеру первого дня Властимир твердо решил, что если случай не избавит его от гусляра, то он избавится от него сам, доложив о нем в Резани варяжской общине. Те схватят изгоя-убийцу и отвезут его в Росток. В память о помощи, что Буян оказал ему, князь вступится за него, упросит дать ему право отстоять свою жизнь в поединке, не казня, — перстень, врученный Роолдом, давал князю такие полномочия. Но пусть изгой не надеется на большее.

Они ехали по берегу вниз по течению Оки. Вокруг расстилались земли княжества Резанского, его, Властимирова, отчина. Взяв власть, Улеб, его отец, расширил свои владения, забрав под свою руку многие деревни и мелкие города вверх и вниз по течению реки и некоторых ее крупных притоков. Сначала он брал кроме клятвы верности от городов-заложников отроков десяти—пятнадцати лет. Теперь эти мальчики давно выросли, многие стали воеводами на своей родине и верными слугами резанского князя, а иные жили в Резани, до сих пор служа в княжьей дружине или на его дворе.

Ни разу не заезжая в деревни — в Ласкове запаслись сытью и ячменем для лошадей на месяц или больше, — они на вторую ночь остановились всего в четырех верстах от переправы на Резань. До города оставалось всего ничего, но Властимир твердо решил, что Резань он минует. Он все думал и долго без сна ворочался на земле, подложив под голову кулак.

Буян тоже полночи не смыкал глаз. Впервые за все время он почувствовал оберег — при касании тот слабо жег руку, а в душе рождалось недоброе предчувствие. Он должен следовать за князем повсюду, что бы ни случилось, — наказ Чистомыс-ла, хоть волхв ни разу не сказал ему вслух, сидел в нем прочно, как собственное имя. Может, князю не придет в голову завернуть в родной город? А если все-таки придет? Что тогда будет? Ведь и там есть варяги…

Едва на востоке показался краешек алой фаты зари, Буян встал и, крадучись, направился к обрыву, с которого открывался вид на правый берег Оки и дали за нею. Там он сел на мокрую от росы траву, обхватив колени руками.

Мир еще спал, хотя ночные твари уже прятались в свои норы и гнезда, а дневные не спешили просыпаться. Был самый тревожный час суток, когда яснее всего голос тревоги, а сон крепче всего и слаще. В такую пору нападают враги и совершаются тайные убийства и побеги. Не сбежать ли ему от князя?

Юг, куда смотрел Буян, пропадал в ночной мгле, но свет прибавлялся, и вот уже можно отличить небо от земли. Безлунная ночь катилась к закату, звезды гасли одна за другой, а свет зари становился все ярче и ярче, словно она вбирала в себя их блеск. Уже повеял утренний свежий ветер, гусляр обхватил плечи руками — его начал пробирать холод.