Наталья Ручей - К черту! Но если ты сделала все эти глупости…

Да, она понимает, что так поступать нельзя. Да, знает, что имел он ввиду всех своих пассий. Да, верит, что он любит ее и если даже и устраивает головомойку, то во благо. Нет, он никого не искал развеяться — с ней разве успеешь?

— Никогда не сомневайся, что ты нужна мне.

— Ага, а в путешествие уедешь с другой?

— Никуда я без тебя не уеду.

— Обещаешь?

— Да.

На следующий день Анидат облетели вести о нападении на двух девушек из корри, которые по описанию очень напоминали Виллу. Паранойя усилилась, и переросла в идею-фикс, что охотились именно за ней, но тут же разнесся слух о смерти Дона, и все маловажное, никчемное отпустило.

Дон? Умер?!

Она почти задушила жабу, которая пришла с соболезнованиями. Дон — бездомный, больше некому сообщать о его смерти, а они вроде бы общались — успела квакнуть жаба до покушения на свою холодную шею.

Общались?!

Это слово послужило курком для Виллы. Жабу оттащили, Вилле сказали, что тело друга лучше не видеть, сказали, что прыгнул со скалы из-за ссоры с девушкой. Все ложь. Он никогда бы не променял мечту о большом доме и путешествиях на слезу раскаявшейся блондинки. Но все поверили, и пытались заставить ее поверить, и даже мама сказала, что есть вещи, с которыми нужно смириться.

В поисках справедливых ответов, Вилла дошла до короля. Он принял ее дружелюбно, слова не проронил, пока рассказывала, только угощал лакомствами, которые не лезли в горло, а потом пошушукался с шутом и пообещал, что все разузнает.

Через день королевский вассал принес свиток с печатью, в котором почерком прилежного ученика было выведено: «Вынуждены сообщить, что вашего друга, Дона альх корри, действительно, нет в городе и в списках живых. Тело не было перенесено в Анидат по причине нетранспонтабельности и дабы не нарушать эстетику города». Подпись короля и холодное: «Сожалеем».

В тот день Вилла сожалела, что родилась в этом городе и что так много не успела сказать. Но вот ее желание осуществилось. Дон рядом, а она как заяц сидит, сжавшись на подоконнике, трясется в ожидании его возвращения.

— Хочешь уйти?

Чуп стряхнул нечто похожее на червяка, сел на подоконник с другой стороны, его глаза-блюдца смотрели с любопытством, без осуждения.

— Почему тебя не было за ужином?

— Если хочешь уйти…

Сейчас ситуация чем-то напоминала ту, десятилетней давности. Страшно было, а сил бежать — нет. Возможно, время узнать, насколько искренне они упоминали любовь? Да и бегать по незнакомому городу, где бушует смерч, от того, кто тебя найдет, если захочет — только кроссовки топтать зря.

— Я останусь.

Чуп довольно потер ладошки.

— А я завтра пюре приготовлю. Любишь?

— Люблю.

По крайне мере, пушистик верил, что у нее будет завтра. А она? Прислушалась к себе. Не верила. Знала. Дон мог измениться до неузнаваемости, мог быть только частью сторонней сущности, но он ничего не сделает против нее.

— Ну, ладно, спать пошли.

— Позже, не хочется.

— Скажи просто, что ждешь его возвращения, — напыжился Чуп, — а лапшу я на дух не переношу.

— Он скоро вернется?

— Ну… Может несколько дней бушевать, но побоится оставить тебя надолго. А вообще я давно его таким не видел.

Чуп спрыгнул с подоконника, важно прошелся к двери, зная, что за ним наблюдают.

— Я чего приходил, — почесал макушку, чем снова напомнил о драконе. — Дон будет рад, что ты осталась, но ты бы все равно не смогла выйти из дома.

Сомнений, которые пошевелились за ужином, снова очнулись, но Вилла спросила беспечно:

— В смысле?

— Ты из другого мира, и ты принадлежишь Дону, а иначе не смогла бы войти в дом, несмотря на высокий статус.

— Да нет, я…

Зверек с упреком покачал головой.

— Он же говорил тебе, что не все выглядит так, как ты видишь. Говорил, я сам слышал. Этот дом, как бы так сказать, чтобы у тебя инфаркт не случился, я не привык к нежностям…

— Скажи как есть.

— Ладно, если ты умрешь, я думаю, тоже ничего, Дону нужна подружка.

Вилла похолодела. Дону нужна подружка… Мертвая? Как и он, — услужливо напомнил внутренний голос. Почему она всегда забывала эту деталь, будто память блокировалась? И тут же отмахнулась: какое ей дело до оболочки, если он рядом, душа его рядом.

— В общем, этого дома как бы не существует для смертных. Ну, даже если они его и увидят, то не войдут.

Вилла обвела взглядом столовую, ожидая, что та сейчас рассыплется на кусочки или превратится в тень, как сегодняшние гости, но комната не дрогнула, ни один унылый инвентарь не изменился.

— Существует.

— А, — махнул пушистик, — долго объяснять, сама разберешься. Спать ты не хочешь, значит, времени у тебя уйма. К тому же, я не добрая фея.

— Нет? — улыбнулась Вилла.

Чуп не ответил на улыбку. Наоборот, стал серьезен, нахмурился, а потом посмотрел в глаза и голосом с оттенками нескольких тембров, сказал:

— Мне понравился образ, который ты для меня придумала.

На долю секунды показался оскал, три языка и щупальца вместо лап, но стоило моргнуть — чудовище растаяло. Игра воображения. Как и привлекательный незнакомец во время поцелуя с Адэром.

К черту! Она не будет думать об этом рогато-копытном! Больше нет. Потому что чем больше думалось, тем больше жаждалось мести, а это значило бы вернуться в Наб.

Но вопреки собственным доводам, она смотрела на мертвый город через окно, которому теперь не мешали осколки, наблюдала за ворохом изодранных ромашек и прикидывала мысль, что оторвет у Адэра первым при встрече. А в том, что они встретятся, Вилла не сомневалась, даже если к тому времени она будет мертва.

Сильный ветер ударил в лицо, разметав волосы, зажглись фонари, истошно вскрикнув, по округе разнесся плачь бестелесных, закачался подвесной мост, скрипнула половица за спиной. Десятки синих ромашек усыпали ее руки.

Дон.

Подавив вспышку страха, Вилла обернулась, и… На нее смотрели глаза того, прежнего Дона, и сам он был не мужчиной, а юношей, как до смерти.

— Дон?

— Я давно выгляжу не так, — сказал с озорной улыбкой. — Если не готова увидеть меня настоящего, верни прежний образ. Я могу сделать это сам, но он будет не таким четким.

Вилла зажмурилась, а когда открыла глаза, увидела повзрослевшего Дона, только улыбка осталась мальчишеской.

— Трусиха, — пожурил ласково. — Хочешь что-то спросить?

Она кивнула, и тут же покачала головой. Снова кивнула в растерянности, послушно позволила снять себя с подоконника, уткнулась в плечо.

Дон обнял ее, и Вилла вдруг отчетливо поняла: дыхания нет, он не дышит, и руки у него холодные. Она всхлипнула и разрыдалась, как маленькая девочка, и как в детстве загадала, чтобы Дон был с ней. Любой. Настоящий.