Наталья Ручей - К черту! Но если ты сделала все эти глупости…

— Да, а что? — удивилась Вилла. Подумав, что, наверное, надо меньше есть, оставила храбрый огурчик в покое: — Было очень вкусно.

— Если ты скажешь это Чупарислиодиуссу, он замучает тебя жареной картошкой и огурцами, и ты никогда не узнаешь, какие у нас вкусные маринованные помидоры и картофельные оладьи.

Вилла рассмеялась. Демоны переглянулись.

— Нет, сейчас вижу, что все в порядке.

— А что было?

— Пустяк.

— Не скажи, — выдохнул дымом Самаэль, — руки скрючило и лицо перекосило.

В эту минуту Вилла узнала, что сегодня ее предали не только колени, но и щеки, разочарование выместила на огурчике. А мнимая грациозность так и осталась мнимой.

Гости разошлись, едва Вилла закончила есть, будто и собирались только ради того, чтобы наблюдать, как она сражается с овощами. Дон отлучился отдать какие-то распоряжения Чупу, пока тот не уснул, а Вилла, подавив зевок, подошла к окну.

Столько ярких событий, а в сон клонило сильнее, чем после телепортации. Села на подоконник, подтянув колени, глаза отказывались открываться. Отдаленно был слышен гомон бестелесных, скромное дуновение ветра, вопль невезучей ромашки, и чей-то голос, который просил очнуться. Голос показался знакомым, и любопытство пересилило сонливость.

Стеклянный осколок отразил взъерошенную ведьму.

— Дуана!

Вилла рассмеялась от нахлынувшей радости. Не веря, провела ладонью по прохладной поверхности — ведьма беззвучно открывала рот, образ стал расплывчатым.

— Дуана! — позвала громче, и услышала едва различимое:

— Бе — ги…

Нет, послышалось, с чего ей бежать? Куда? Разве она в опасности? Наверное, подруга просто обеспокоена — прошло несколько дней с момента ее перехода в Наб, и она должна была успеть все сделать и вернуться в Анидат, а сейчас, конечно, уже не только мать заметила исчезновение, а… может быть… кто-то еще?

Пустые надежды, отцу нет до нее дела. А Дон… Хотя бы несколько дней она хотела побыть с ним, а потом разойдутся, быть может, навечно. Быть может, но она будет знать, что он есть, он существует, она даже не смела мечтать о таком подарке. Так, загадала желание в день совершеннолетия, а оно сбылось. Она не может уйти сейчас, объяснит Дуане, попросит, чтобы убедила маму не волноваться зря. Здесь ей ничего не угрожает.

Ведьма шевелила губами, прижимая к горлу ладони, видимо, ей с трудом давалась связь с городом.

— Что? Дуана?!

И вдруг глаза ведьмы расширились от ужаса, и громкий крик прорвался сквозь стекло:

— Беги!!!

Она что-то видела за ее спиной. Что-то, что ее испугало… Вилла обернулась. Дон. Не могла же она испугаться Дона? Она не знает, что он мертв, они незнакомы, а Вилла и не подумает ей все объяснять.

Бежать от Дона… Глупая мысль, она только что нашла его снова, и не отпустит. Дон, не отрываясь, смотрел в осколок, его лицо потемнело, треснуло рубцами. Плечи, руки, все тело синими пазлами осыпалось на пол, а после обернулось сгустком, который обрушился смерчем на стекло и ночной город.

— И кто в нем живет, если живых нет?

— Смерть.

Видя, как обваливается трехэтажка, мимо которой пронесся Дон и как под крики гаснущих фонарей пылью оседают разорванные лепестки ромашек, не оставалось сомнений, кто уничтожил город.

Сомнения были в том, позволит ли смерть жить ей, и… Дон это или чужая сущность, которую она наделила образом друга?

Сколько Вилла себя помнила, Дон всегда был рядом. На пять лет старше, он никогда не кичился разницей в возрасте и тем, что мальчик, и раздавал тумаки направо и налево, если кто-то обзывал ее конопатой.

— Тебя просто солнышко любит, — успокаивал Виллу.

И обещал, что когда она станет взрослой, заберет ее в путешествие и покажет другие города, где не только лето и солнце, и где ее веснушки будут появляться всего на полгода. Когда открылась правда, кто ее отец и жители улицы перестали здороваться с мамой, а только смеялись вслед и строили рожицы, и тыкали пальцами в Виллу, он не притворился посторонним. По-прежнему взбирался к ней в комнату через окно и подолгу рассказывал, что когда-нибудь станет таким сильным, что корри будут падать в обморок при одном упоминании о нем. Но Вилла знала, что он и так самый сильный, потому что у него кровоточила губа и бровь разбита, и мальчишки поджидали, когда будет возвращаться, а он сидел беспечно на подоконнике и улыбался. Ей.

Бездомный и незаконнорожденная — странная пара.

Вскоре мальчишки перестали дразниться, а две девочки даже предлагали общаться, но Вилла отказалась. Зачем общаться с кем попало, если можно дружить с другом? Да и соседи отстали от мамы. Говорят, сама герцогиня вступилась за них, и это было похоже на правду, потому что ее светлость предложила Вилле стать фрейлиной еще до совершеннолетия. Честь, которая оказывается не каждой корри, и не в таком юном возрасте.

Она мечтала о крыльях легал, и мама уверяла, что не будет обижаться, когда они перестанут общаться, поймет, если дочь начнет делать карьеру, а легал и не обязаны водиться с корри, это нормально. Но Вилла отказалась. Она слишком любила мать, чтобы забыть о ней, и крылья не позволят вольно путешествовать с Доном.

Узнав о решении, мама расплакалась, а Дон молчал, но Вилла была уверена, что он мастерски скрывает бешеную радость. Сказала ему, но он не признавался, на этой почве они впервые поссорились.

— Я прекрасно могу путешествовать и без тебя, — рассмеялся. — У меня полно желающих. Поэтому если ты осталась корри ради меня, не стоило.

— Твои желающие на все стороны раскидываются для других желающих, — не сдержалась Вилла. — Видела я твою пассию с прихвостнями герцогини, и они не облака на небе считали.

Дон не расстроился, сказал, что найдет другую уже сегодня, ночь длинная, а ей пора спать. Вилла попросила Дона убираться, а когда он, назвав ее ревнивой злючкой, ушел, убежала на городской праздник.

Главная площадь оказалась пустой, непривычно темной и тихой. В районе для легал не экономят на искусственном свете, но несмотря на это и на неблагодарность Дона, Вилла и не подумала проситься в услужение герцогине. Дважды никому не предлагают, а Дон, пусть и невыносимый временами, все равно друг.

И мама. Разве можно предать тех, кого любишь?

Она так погрузилась в размышления, что не сразу услышала шаги за спиной. Страх липкой паутиной скрутил внутренности, а быстрей идти не могла, бежать не могла. Дрожала в ожидании, упрекала себя в паранойе, злилась, что показала характер там, где не нужно.

Обернешься — никого, пойдешь — шаги возобновляются, и казалось, конца нет этому переулку. Впереди замаячила тень, а ноги приклеились, она стояла и ждала, пока все свершится, и разревелась, когда тенью оказался Дон и стал отчитывать ее, отчитывать. Вцепилась в него, как в подушку и кивала, соглашаясь.