Генри Олди - Ваш выход, или Шутов хоронят за оградой

КОЖЕМЯКА. Какая пошлина?

ВАЛЕРИЙ. Сейчас я вызову нотариуса. Он все оформит.

КОЖЕМЯКА. А-а-а… Пошлину пополам!

Валерий встает. Где-то, видимо на улице, звучат два выстрела. Скорее всего, мальчишки балуются петардами. Эхо отдаляется, убегая на другой конец города — пыльных «карманов» сцены, где хранятся отжившие свой век декорации. Длинная тень тянется наискосок от Смолякова к авансцене. Черная тень.

Невозможная — в этом освещении.

Шум улицы исчезает.

Совсем.

Звукооператор остановил фонограмму.

ВАЛЕРИЙ (в мертвой тишине ). Хорошо. Пошлину пополам.

19

…Метель.

Настоящая.

Мокрый снег липнет к стеклу. За окном царит белая карусель, вовлекая в себя дома, машины, людей, скрепляя мир цементом пляшущих хлопьев. Поднятые воротники, такси буксуют в сугробах. Глядя в окно, улыбаюсь. После чего возвращаюсь в постель. В нагретую, обжитую берлогу. Хорошо болеть в январе! Во второй половине. Елки-палки, лес густой, закончились — Дед Мороз скоро станет никому не нужен. До «Проводов Зимы», когда паркам города понадобятся мои услуги, еще далеко. Всех денег не заработаешь. Можно славно погрипповать: чай с малиной, перцовка на растирку и вовнутрь, забота жены, вялое сочувствие сына. Безделье облагораживает.

Я лежу, болею, сразу веселею…

Звонок телефона. Ну просил же, если уходите, оставлять трубку рядом, на подушке! Тихо стеная, покидаю благословенное лежбище. Тащусь в столовую.

— Да! Слушаю!

— Валерий Яковлевич? Доброе утро!

— Кто? Кто это?

— Качка!

— Какая Качка?!

— Девичья у вас память, Валерий Яковлевич! Качка, Матвей Андреевич!

— Подполковник? Вы?!

— Уже полковник. Вашими молитвами. Ну что, вспомнили?

Матвей Андреевич говорит без умолку. Беспокоится хрипами в моем голосе. Рекомендует горячее молоко пополам с боржоми. Еще добавить масло какао, и всю ангину… Поддакиваю, смеюсь, киваю. Поздравляю с новой «звездочкой». Разумеется, я помню его. Разумеется…

А еще я помню лучший катарсис своей жизни.

Метель за окном. Пух тополей. И я, счастливый, боясь лишний раз вздохнуть, смотрю из зала — пятый ряд, третье место! — как Не-Я, Тот-Кто-На-Сцене, звонит нотариусу. В ожидании последнего забавляет Кожемяку-младшего анекдотами и походными байками. Открывает дверь. Внимательно следит, как «северное сияние», приехав за полчаса, оформляет дарственную. Вот Не-Я платит свою половину пошлины. Берет у Кожемяки-младшего деньги. Спектакль стремительно близился к финалу. И когда дверь захлопнулась за ними, за неприятным больным парнем и нотариусом, а на сцене, в полной тишине, остался Не-Я, когда тень от Не-Меня съежилась, скорчилась, втянулась в шар, образованный скругленными кулисами и падугами, когда Тот-Кто-На-Сцене кинулся к телефону: звонить подполковнику Качке! — и после минутного разговора, положив трубку, вытер пот со лба…

Зал встал.

Овация.

Я боялся: сердце лопнет от восторга.

— … а вам спасибо, Валерий Яковлевич! Это ведь вы предупредили: приглядитесь к молодцу. Я, грешным делом, решил, что вы просто засуетились. Но сказал, кому надо. Вы, дорогой мой, как в воду глядели!

Горло начинает очень болеть. Очень.

— Убил? Он действительно убил кого-нибудь?!

Качка смеется:

— Ну почему сразу убил? Нет, Валерий Яковлевич, никого ваш пассия не убивал. Просто крупная афера, левые кредиты, то да се… Три дня назад закончился суд. Семь лет с конфискацией.

— Семь лет? Он же несовершеннолетний!

— Был несовершеннолетний. Детки растут, знаете ли.

Ну да, конечно. С августа прошлого года…

— С меня коньяк, Валерий Яковлевич. Вы выздоравливайте…

Мы прощаемся. И я успеваю, успеваю, успеваю крикнуть, терзая больное горло, ворваться прежде, чем Качка повесит трубку.

— Погодите! Вы сказали: с конфискацией? Это как?

— Вы странный человек, Валерий Яковлевич. Как обычно. Имущество отчуждается в пользу государства.

— Все? Все имущество? А… шарик? Вы помните: тот шарик?!

— Который вы ему подарили? — успокоившись было, Качка вновь начинает хохотать. — Да, и шарик. В пользу государства. А что, надумали выкупить? Могу посодействовать…

Долго стою у телефона. Гудки в трубке. Метель за окном. Отчуждается. В пользу. Государства.

Мне кажется, скоро в зале будет аншлаг.

Завтра?

Через год? два? пять?!

Хлопает входная дверь.

— Тебе эпистола! — кричит Наташка, отряхивая снег с капюшона и воротника дубленки. — Поминальная!

Не поддерживаю шутки.

— Дай сюда.

Долго смотрю на белый конверт. Бюро Иммиграции и Натурализации.

… отчуждается в пользу государства.

— Лерка, ты чего? — Наташка волнуется. Трогает ледяной рукой мой лоб. — Поднялась температура?

Мне бы очень хотелось, чтобы все оказалось горячечным бредом.

Смотрю на конверт.

— Знаешь, Ната… Я боюсь, что из этой страны скоро придется линять.

— Лера…

Метель за стеклом колотится в окна.

Май 2001 г.