Татьяна Апраксина - Реальность сердца

Там — сплавлялись ладони, пульсировала какая-то неистовая, непостижимая сила, и, кажется, богам это не нравилось совершенно: удивление, негодование искажали лица, делали их выражения простыми и понятными любому. Саннио открыл рот, не зная, нужно тут что-то говорить или делать, или можно попросту молчать, глупо таращась на происходившее, не вмешиваться, только понимать, что чудес и странностей для неполных суток уже, пожалуй, хватит. Те четверо, которых Алессандр не так уж и плохо знал, вдруг показались не людьми, но и не богами: чем-то неведомым. Серебряная дева — грозная и статная, вот кому бы быть богиней, дерзко спорившая со стоявшими напротив. Ладонь ее лежала на плече у Араона, и Саннио не дерзнул бы вставать между Ханной и ее подзащитным. Альдинг — серебро черненое, темное и опасное, гибкий клинок, целящий во врага. Летний медовый свет, теплый, не обжигающий, но охраняющий — брат Жан. Андреас, вдруг оказавшийся не скромным воробышком, а тем основанием, без которого рухнет любое здание, словно связующий остальных троих… Больше чем люди, больше чем божества — воплощения неведомых сил… Потом опало пламя, стали полупрозрачными и вовсе исчезли боги. В воздухе таяли золотые пылинки, опадали на пол, на одежду…

— А я так надеялся от вас отдохнуть, молодые люди… — герцог Гоэллон всегда умел возвращать окружающих на грешную землю. Из любых горних высей. Четверка — и оба приятеля и примкнувшие к ним нежданные соратники, — дружно вздрогнула. Этого хватило, чтобы стать вдруг вполне обычными — да еще и изумленными, перепуганными, встрепанными — людьми. Саннио облегченно вздохнул. Потом был вцепившийся в герцога спаситель, пришибленный и собственной дерзостью и вниманием к нему, и много досужей трескотни, и только один не участвовавший в этом младший Гоэллон чувствовал себя лишним на этом празднике жизни. Дядя его не удерживал, больше занятый приведением в чувство Араона, и Саннио потихоньку отступил к решетке, потоптался рядом, потом не выдержал и забрался внутрь. Интересно все-таки было; а для бурной радости места в онемевшей, выгоревшей недавно от боли душе еще не было. Пока еще не было. За спиной раздались легкие шаги. Саннио, не поворачиваясь, знал: Альдинг. Сбежал подальше от всеобщего ликования. Понятное дело, для него любой шум — все равно что пилой пройтись по голове, а уж такой страстный — пилой с нажимом, с особой жестокостью.

— Как у тебя это получилось? — спросил Алессандр. — И как ты не побоялся?

— Побоялся я минутой раньше, — спокойно ответил Литто. — Потому и не опередил Араона. Я знал, что из этого выйдет, а за мной Лита, и я там нужен.

— Не боишься, что тебя услышат? — Саннио развернулся и кивнул на дверь.

— Господин герцог знает, — равнодушно пожал плечами Альдинг. — Скрывать от остальных я тоже не вижу ни малейшего смысла, поскольку это правда.

— А гнев богов? Северянин презрительно усмехнулся, выпятив вперед нижнюю губу. Пальцы скрещенных на груди рук отбивали беспокойный ритм. Саннио впервые подумал, что и молчание, и холодность могут быть не менее дерзкими, чем слова. Даже вызывающими, пожалуй. Друг не боялся никакого гнева богов, и не потому, что после недавнего считал себя сильнее. Он просто никого, кроме себя самого и своей совести не боялся. И, наверное, так было всегда — просто бывший воспитатель, нынешний соратник барона Литто никогда об этом не задумывался. Черноволосый юноша прошел к чаше, зачерпнул ладонью воды и ополоснул лицо, потом поморщился и брезгливо стряхнул капли с пальцев. Тыльной стороной ладони потер щеку, качнул головой.

— И тут — то же самое… Кровь. Все на крови. Если не на крови, так на жизни.

— А ты хочешь, чтобы было иначе? — удивился Саннио. — Даром? Даром, как говорится, за амбаром.

— Нет. Не хочу. Я лишь хочу, чтобы это, — кивок вверх, — не называло себя ни добром, ни мерилом праведности. Если они, как слуги, творят желаемое за плату, то они и есть слуги, а не что-то высшее. И я этих слуг не нанимал!

— Альдинг… — предостерегающе вскинул руку Гоэллон. Вокруг и так творилось что-то нехорошее, тревожное. Стены мелко, тонко постанывали и уже не казались такими надежными и прочными, как раньше.

— Если слышат — пусть слушают, — улыбнулся северянин. — Я не буду больше принадлежать к их Церкви. Мне не нужны ни такие дары, ни такие чудеса.

— В «заветники» пойдешь?

— «Заветникам» больше некому молиться, — Альдинг кивнул на парящую темную лужу. — Нет. Я просто хочу быть последовательным, если ты меня понимаешь.

— Нет, — признался Саннио. Воздух все больше казался густой патокой. Дышать было трудно. — Не понимаю.

— Я не хочу этих богов, а потому не хочу и их чудес. Было бы не слишком достойно отвергать кого-то и пользоваться его дарами, верно?

— Верно, конечно. Но как бы ты хотел, чтобы было? — камень под ногами неприятно подрагивал, и Саннио опасался, что сейчас Альдинг доболтается и боги обрушат Храм на всех и вся: и на богохульника Литто, и на остальных, и на ни в чем не повинных паломников, разбивших лагеря внизу. Эти боги на такое были вполне способны. Один собор они уже развалили, не обратив внимание на то, что никого, кроме служек и настоятеля, в нем уже нет.

— Чтобы не сбывалось то проклятье. Ни по ошибке, ни по случайности. Чтобы, если уж боги ошиблись, они сами исправили свою ошибку — любой ценой, хоть собственной гибели. Чтобы они не ждали, пока пострадавшие невинно найдут способ просочиться в щель между законами, что приняли они, чужаки, и как-то избавиться от участи, на которую обречены. Чтобы тот, кто поверг их вековечного врага и соперника, не погибал случайно…

— Это не случайно, — вздохнул Саннио. — Это я дурак…

— Перестань, я знаю, что ты увидел и о чем подумал. И проклятье, все то же проклятье. А потом — Араон, он самый слабый из нас, и он умер бы, а эти забрали бы его целиком, без остатка, и считают, что так и должно быть… Стены уже казались совсем зыбкими — темный пар, грозовые облака. Неужели Альдинг этого не видел? Только Саннио? Гнев богов или что-то иное?

— Понимаешь, они всегда, всегда забирали нашу жизнь в обмен на чудеса. Это не их чудеса, это наши чудеса, сделанные нами! Они только… — Альдинг, наверное, впервые в жизни не мог подобрать слово. — Издают новые указы, как король Собраны! Говорят, чтобы сбылось — но может сбыться и без их слова, была бы сила, как у той тамерки…

— Откуда у нее сила?

— От самозванца, явившегося вместе с Противостоящим. Знаешь, как его звали? Ингальд. Забавно, верно? Саннио не сразу понял, о чем говорит друг; он никогда не любил играть в анаграммы. Потом до него дошло.