Dagome iudex: трилогия - Збигнев Ненацкий
После церемонии Даго вернулся к себе в комнату, приказав, чтобы у двери непрерывно стояли на страже по четыре лестка. Ему хотелось отдохнуть перед вечерним свадебным пиром, к которому уже готовились во дворе. На этом пиру могла случться измена, и потому Пестователь обеспечил себе право окружить себя десятком лестков. Ровно столько же вооруженных воинов было позволено ввести в зал и Зифика. Гостям, приглашенным на свадебный пир Зификой и Фулько не было дано права прийти с мечами и копьями, самое большее — с ножом у пояса, чтобы было чем резать мясо.
Так обеспечивал себе безопасность во время пира, тем не менее, улегшись отдохнуть на ложе, выстланном лосиными шкурами, безопасности не чувствовал.
Вошел Херим и передал ему просьбу Зифики, не пожелает ли Даго увидеть своего первородного сына, Кира.
— Передай ей, что мой сын в Гнезде, — гневным голосом ответил Даго.
Через какое-то время снова Херим пришел снова и спросил у Даго, не пожелает ли он принять графа Фулько.
— И о чем я должен с ним говорить? — резко заметил Даго.
— Он желает получить твой совет, господин. Слышал он, будто савроматские женщины убивают или же берут в неволю своих мужей. Опасается он Зифики. Желает в разговоре с тобой стереть все свои вины, забыть обиды и получить от тебя заверение, что супружество с Зификой будет для него безопасным.
— А как я могу ему в этом помочь? — рассмеялся Даго. — Я был мужем Зифики, но ведь живу. Ладно, проведи его сюда, но чтобы при нем не было никакого оружия.
Вошел граф Фулько, без панциря, без оружия, без плаща. На нем был только суконный кафтан и обтягивающие шерстяные штаны. На груди у него висела золотая цепь. Улыбка на его губах, которой он столь щедро делился во время торжеств передачи в пестование, куда-то подевалась. Сейчас его лицо было серым, волосы на висках поседели.
Наемник тяжело уселся на лавку у стола.
— У меня предчувствие какого-то несчастья, — тихо заявил он… — Она впустила в свое ложе, но любви не проявила. Я для нее — всего лишь меч против тебя, а ведь я после стольких лет бродяжничества хотел бы найти для себя спокойный угол. Я желаю править вместе с ней над Мазовией под твоей властью.
— А разве ты всегда не был оружием, направленным против меня? — спросил Даго.
— Нехорошо сталось под стенами Серадзы, но разве не было в том и твоей вины, Пестователь? Ты забрал у меня Арне, но я не поднял бунта. Ты обрек меня на нищету и голод в лагере над Неро, и я вновь не взбунтовался. Ты обещал, что если я первым встану у врат Серадзы, я смогу наконец наполнить животы и кошели, свой и собственных воинов.
— Это я был там первым.
— И как раз это разъярило меня, господин. Не смог я взять себя в руки. Нельзя ведь все время ломать гордость другого человека, потому что даже крыса бросится на тебя, если прижать ее к стенке. Вот я сбежал в Мазовию, а тут мною занялась Зифика. Считаешь ли ты, что она откровенно желает делить со мной власть над Мазовией?
В ответ Даго хлопнул в ладони и приказал одному из лестков принести им кувшин вина. Сам он предпочитал сытный мед или пиво, но слышал, будто бы в Плоцке у проплывавших по Висуле купцов покупали вино, а именно этот напиток пили властители во всем мире.
Лестк принес позолоченный кувшин с вином, позолоченные кубки и уже зажженный светильник, поскольку уже наступил вечер. Даго наполнил кубок графа Фулько.
— Выпей первым, — сказал он.
— Ты не веришь нам, господин, — с печалью заявил наемник. — Хорошо, я выпью первым, чтобы знал ты, что я не ношу измены в своем сердце.
И он выпил весь кубок до дна. Когда же прошло какое-то время, и ничего не произошло, Даго вновь налил вина в кубок графа Фулько, после чего наполнил и свой кубок.
— Я был мужем Зифики, а видишь — живу, граф. Подчини женщину себе или убей ее, — дал он совет наемнику.
— Тогда меня рассекут мечами ее савроматы.
Он поднес кубок к губам и опорожнил его. Даго и сам отпил из своего кубка, смакуя языком и небом удивительно сладкий вкус вина.
— Но ведь, насколько я слышал, несколько савроматов взбунтовалось против нее. Они даже захватили Рацёнж, причем, под твоим командованием.
— Это неправда, господин мой, — удивился Фулько. — Никто против Зифики не бунтовал.
Даго отвел от губ кубок.
— Никогда нельзя верить женщине, — задумчиво буркнул он.
Вдруг граф Фулько побледнел, пот покрыл его лоб, в уголках губ появилась пена.
— Зифика… нас… отравила, — еле произнес он.
Его язык перестал двигаться, глаза вышли из орбит, наемник напрягся и, словно срубленный столб рухнул на пол.
Даго сорвался с лавки. Вначале он схватил опертый о стенку Тирфинг и собственный щит, затем открыл дверь и крикнул четырем стоявшим на страже лесткам:
— Измена!
На ступенях и и в сенях уже топали тяжелые сапоги набегающих воинов-савроматов. Что могли сделать четыре лестка против десятков укрытых вражеских воинов? Не были никакой защитой и оставшиеся во дворе лестки, которые были размещены в комнатах, соседствующих с палатой Даго. Тогда Пестователь подбежал к окну и широко распахнул его, разыскивая взглядом пониже крыши какие-нибудь пристройки. По крыше он хотел попасть на валы, а затем и в лагерь собственных людей. Вот только крыши под окнами не было, только в полутора десятков ниже вымощенный булыжниками двор. Из ранней осенней темноты до Даго донесся страшный вопль — похоже, савроматы Зифики окружили лагерь лестков, и теперь там шел бой.
Фулько выпил два кубка отравленного вина. Даго — всего лишь глоток. Он таил в себе надежду, что яд не сможет его победить. Поэтому он опять метнулся к двери, чтобы совместно с лестками сражаться в сенях и мечом пробить себе дорогу. Неожиданно он почувствовал, что у него отказывают ноги, что из мертвеющей руки выпадает Тирфинг, красные круги вращались у него перед глазами. Под Даго подогнулись колени, и он упал на пол рядом с Фулько. Пестователю казалось, что его засасывает какая-то громадная черная воронка, что его касаются вытянутые руки Хлодра, Астрид и княжны Пайоты. Видел он графа Зигфрида Нибелунга и десятки других, которым он сам отрубил головы. Он видел себя — маленького мальчика, пасущего коров возле Черного Бора, склоненное
