Петр Верещагин - Адов Пламень

…Пепин Легкая Рука, надежный табурет, на который можно сесть, дать передохнуть ногам и потом продолжать путь, а он – останется стоять, поджидая следующего, кто будет нуждаться в отдыхе. А если вдруг кто попытается этот табурет использовать как оружие в трактирной потасовке, то сам же и уронит себе на голову. Тяжел больно да неподатлив, для чего сделан – тем и занимается. Ему хватает…

Ривке откашлялась и наконец смогла протереть глаза. Закопченное лицо ее спутника, сперва искаженное тревожной гримасой, расслабилось. Белые зубы сверкнули в усмешке.

– Ох, видела бы ты себя, – молвил он. – Точно как абиссинка, волосы только длинноваты.

– На себя посмотри сперва, – фыркнула девушка. – Черно-рыжих и в преисподней-то не сыщешь.

Покончив тем самым с взаимными комплиментами по поводу внешности, оба сосредоточились на том, что осталось от пещерки из белого хрусталя, который явно не был хрусталем (а теперь уже – и белым). Воткнув факел в стороне, Вильфрид подкрался к спекшейся, дымящейся груде, на всякий случай прикрываясь щитом. Ткнул острием меча. Вонь горелого мяса усилилась, но не более.

– Если хочешь копаться в этом, лучше бы сходить за мотыгой… – с досадой заявил он, оборачиваясь.

– Осторожно! – вскрикнула Ривке.

Рыцарь инстинктивно поднял щит, но удар, которого он заметить не успел, пришелся в голову. Вильфрид зашатался и рухнул.

«Ближе,» – приказало Существо, похожее на гигантского богомола, черно-зеленого, покрытого кое-где багряными бородавками.

Ривке заколебалась.

Богомол неловко подцепил когтями длинный меч и приставил к груди лежащего. Конечно, меч был обычный, северного типа, с закругленным для режущих ударов кончиком, колоть им неудобно… но рисковать девушка никак не могла. Вызывая в сердце образ бледно-оранжевого целительного пламени, она шагнула к Существу – только так можно было добраться до рыцаря.

Наклонилась, осторожно пощупала пульс на шее. Жив, хвала небесам. Осторожно, чтобы ни искорки не вырвалось наружу…

«Ближе,» – вновь потребовал Богомол, словно не зная других слов. Хотя и это было не словом, только мысленным приказом. На сей раз – действительно приказом. Потому что на шее Ривке словно затянулась петля и подтянула ее вперед.

Девушка сделала еще шаг, но не прямо к Существу. Она обходила его слева направо, упорно борясь с превосходящей силой, уступая за раз не больше ладони, а то и не приближаясь к центру смертельной спирали даже на пол-пальца. Однако Богомол не ведал усталости, он все тянул и тянул на себя незримую веревку. Еще один виток, последними крохами сознания решила Ривке, и…

…остро отточенный метательный топор, сверкнув в бликах факела, отсек лапу Существа, в которой был зажат меч. Богомол развернулся всем телом, но Вильфрид успел раньше и подхватил оружие, брезгливо стряхнув обрубленную конечность. Удар Существа пришелся в щит и оставил заметную вмятину; клинок описал коварную петлю, рассекая вторую лапу.

Высвобожденная из мысленных пут, Ребекка отскочила, споткнулась и кувыркнулась куда-то в сторону.

– Я в порядке, – тотчас донесся ее голос, – бей, Ивинге!

Рыцарь оскалился в лицо чудовищу, если считать лицом безжизненную бородавчатую маску, и направил конец меча в подбрюшье. Хитин был крепок, однако добрая лоррейнская сталь оказалась крепче.

«Ближе,» – снова приказал Богомол, опираясь на одну лапу и надкрылья, и изготовив к удару три покуда целых конечности.

– Ровин! – заорал Вильфрид, бросаясь вперед.

Выпады Существа были подобны зазубренным молниям, но рыцарь не уступил ни в скорости, ни в точности. Меч рассек одну лапу, выщербил хитин на туловище, пробороздил «шею» и уткнулся в жвалы. Хр-румк! Отскочивший Вильфрид полубезумным взглядом уставился на косо обломанную полосу стали.

– Не надо! – закричала Ребекка, когда рыцарь отбросил измятый щит и левой рукой извлек из сапога стилет.

– Ивинге!!!

Боевой клич Вильфрида оглушил ее, но не Богомола; тот с той же бесстрастностью готовился нанести встречный удар. Готовился – и не успел, потому что бросок рыцаря проворством был подобен знаменитым боевым прыжкам героев гэльских легенд – еще тех, дохристианских времен. Кулэйнов Пес, Фион Могучерукий, Килох Свинопас, – призраки их смотрели сейчас в спину рыцаря из Ивинге и одобрительно улыбались…

Обломок меча впился в «плечо» Существа, крошась сам и кроша хитин, а стилет вонзился в безликую голову, прямо над жвалами. Повиснув всей своей тяжестью на рукояти стилета, Вильфрид разворотил всю переднюю часть тела Богомола, не обращая внимания на раны, которые умирающее чудовище еще наносило ему…

– А у меня для тебя вот что есть, – улыбнулась девушка, извлекая из-за спины потрепанного, недавно отмытого медвежонка.

– Ой, Тео! – завизжала Селия, бросаясь к своему верному другу. – Ты живой!

Прижав к щеке плюшевую игрушку, малышка прислушалась к слышным одной ей словам, поцеловала медвежонка. Ривке, по-прежнему мягко улыбаясь, уже уходила, когда Селия вдруг строго сказала:

– Тео, а это что за бяка? А ну выкинь немедленно! Вот так, хороший мой, не надо с собой тащить что попало…

«Бяка» тихо звякнула, падая на землю. Девочка побежала к реке, то ласково тиская медвежонка, то читая ему выговоры. Ривке подняла «бяку», и холодок пробежал у нее по спине.

Каким-то чудом к шерсти Тео, которого она откопала в муравейнике, прицепилась медная бляшка в форме рогатого черепа. Маленькая, чуть больше ногтя, но сделанная чрезвычайно искусно и тонко. Девушке показалось… да нет, она просто была уверена, что этот череп является ключом.

Ключом от неких дверей, которые открывать нельзя, но как видно, придется.

Ключом, которого не было, не могло быть на игрушечном медвежонке, которого она вот только что сама оттирала в реке илом и песком. Не бывает, не может такого быть.

И когда случается то, чего быть не может…

Теперь понятно, почему ее потянуло в это гнездо… Ривке с тоской подумала, что куда проще, легче, человечнее было бы – вообще никогда не связываться с этой «силой», чем бы она ни являлась на самом деле, никогда не слышать о ней, не видеть пламени.

Однако проклинать свой странный дар не стала. Ибо прежде всего была чистокровной Ивриим, а это племя две с половиной тысячи лет как живет по принципу: все, что ни делается, делается к лучшему. Пока этот принцип себя вполне оправдывал – Ивриим пережили многих из тех, кто пытался внушить им иные, правильные понятия о верном способе восприятия жизни… Разве только Нефилим, которые были еще старше, покуда жили и здравствовали – но только потому, что они и сами придерживались того же образа мыслей.