Евгения Белякова - Приключения Гринера и Тео

Дерек, рассказывая позже об этой эскападе, всегда требовал от окружающих признания своего геройства. С недомогающей магичкой, висящей на одной руке, и зеленым учеником в другой, он бесстрашно вошел в логово опаснейшей твари, и бесспорно, это был самый великий его поступок. Или самый идиотский — это уж как посмотреть.

Толчки крови в ушах поутихли, и Гринер осмелился робко протянуть руку вперед, рассчитывая, что через какое-то время натолкнется на стену, свидетельствующую об окончании коридора. Но стены все не было — он шел, растопырив пальцы, и думал о том, что всего два дня назад он протирал столы в задрипанной таверне и даже предположить не мог, что окажется в подобной ситуации. С одной стороны, было даже забавно — вот уж точно, как говорят в народе — "Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь", думал Гринер, а с другой стороны, знал бы он, во что вляпывается, трижды подумал бы, прежде чем предлагать себя в ученики этой странной, даже подозрительной женщине. Сказать по правде, она с самого начала ему не понравилась, да она не нравилась ему и сейчас — он с удовольствием бы задушил ее, прямо здесь, благо все звуки тонут в этой мягкой и приятной темноте…

— Не слушай ее, — хриплый голос Дерека частично вернул юноше разум. — Она знает, что мы идем, и пытается… вот черт! Пой песню!

— Что-о? — губы не слушались и шлепали одна о другую. — Какую?

— Любую! Пой!

— На рассвете ты вы-ы-ыйдешь и меня на пороге разбу-у-удишь, — путая слова, затянул Гринер, — необутая, э-э-э, неодетая и неумытая…

— Дальше, — простонал Дерек, — пой дальше, хотя только Боги знают, что с тобой сделал бы Талли, будь он здесь…

Гринер продолжил петь, хотя голос его дрожал от страха. Но вскоре, как ни смешна и жалка была его песня, он почувствовал, что ужас отступает, и сердце больше не колотится в грудную клетку, да и мысли об убийстве наставницы исчезают без следа. Закончив, он запел следующую, уже куда как бодрее — и чуть не пропустил тот момент, когда вокруг стало светлеть.

— Поднажми! — крикнул Дерек, и Гринер побежал вперед. Через пять шагов он уже смог различить древние своды высокого коридора, которым они шли; через десять двигаться стало значительно легче, а через пятнадцать — черный маг с Тео на руках и ученик ввалились в круглую залу серого камня, освещенную яркими синеватыми факелами.

Прямо перед ними, в центре залы, стояла гигантская кровать — столбики, поддерживающие ее, толщиной были с бедро взрослого мужчины, накрыта она была покрывалом, сшитым из квадратиков, которые сами были как человеческое одеяло; здоровенная подушка лежала в изголовье, а рядом с кроватью стоял стол, под которым Гринер мог бы пройти, не пригибаясь. Под стать столу было и кресло, а уж огромная, чрезвычайно толстая женщина-великанша, восседавшая в нем, и вовсе поражала воображение: необъятные телеса ее, мертвенно бледные, колыхались в такт дыханию, груди были словно две груды теста, поддерживаемые раздавшимся во все стороны лифом; толстые пальцы, прижатые к пышному животу, мелко подрагивали в предвкушении поглощения пищи, а мясистые губы, влажные и ярко красные, сладострастно причмокивали.

— Мечта поэта, — процедил Дерек и встряхнул Тео, которую тащил за собой, зажав буквально под мышкой. — Золотко, очнись, тут работа для тебя…

Гринер, ставший как вкопанный, с трудом смог отвести глаза от странного и страшного зрелища и повернул голову к магу.

— Э-э-э… — выдавил из себя он. Но Дерек, будто не слыша, тормошил повисшую у него в объятиях магичку, и по выражению его лица Гринеру стало ясно, что еще чуть-чуть — и Тео достанется не одна, а целый град оплеух. Юноша сглотнул и покосился на великаншу, проверяя, заметила ли она их; но та, судя по всему, была всецело поглощена тем, что лежало у нее на столе. Вернее, тем, кто лежал.

Теперь то Гринер ясно видел, что «гость» этого жуткого дома — мужчина. Абсолютно голый, он лежал на большом блюде перед великаншей, стонал и странно подергивался. Гринер пригляделся — и вместе с пониманием волна стыда и омерзительного, липкого, маслянистого желания окатила его: мужчина не просто дергался, он извивался в экстазе, двигаясь в одному ему слышном ритме; бедра его с каждым разом поднимались все выше, а эрегированный член был готов вот-вот извергнуть семя в воздух. Юноша, чувствуя противную дрожь в коленях, сделал два шага назад и уперся спиной в Дерека.

— Уйди с дороги, мальчишка… — зашипел Дерек, — а лучше сделай что-нибудь!

— Что?

— Спой!

Шальная, абсурдная мысль посетила Гринера в этот миг — что на том самом расхваленном Талли Состязании бардов наблюдалось куда как меньше выступлений музыкального рода, тогда как тут уже прозвучали две песни и сейчас, судя по всему, будет исполнена третья. Но — удивительная, безумная ночь! — он глубоко вздохнул, набрал в грудь воздуха, развернулся к горе плоти, что восседала на кресле-троне и начал:

— Ой а в поле во лесочке, росли два колосочка, ой да налитые, ой да золотые-е-й-ух! — Гринер так залихватски ухнул в конце, что сам удивился. — Ой пойду их собирати, колотить, колотить до вечерней до зори!

Песню он эту слышал, когда жил в замке — ее пели крестьяне, возвращавшиеся то ли с покоса, то ли с пахоты, да и не суть дело; главное было то, что юноша, попав под власть народного, удалого и протяжного напева, по-молодецки притопнул и запел еще громче, с изумлением замечая, что голос его, отражающийся от стен, не становится глуше — наоборот, он набирал силу, становился звонче.

— Будет колос наливаться, будет песня распеваться, песня звонкая, развеселая!

Заплывшие жиром глазки огромной женщины запылали гневом; она затрясла подбородками и в ярости стала осматривать залу в поисках наглеца, посмевшего прервать ее трапезу — но никого не видела, только песня лилась, будто из ниоткуда. Гринер, ободренный успехом, разошелся не на шутку: пристукивая каблуками, он протанцевал сначала вправо, потом влево, и каждый куплет заканчивал громким уханьем.

Дерек, прячущийся в тени у стены, мельком глянул на скачущего по зале парня и покачал головой; потом вернулся к насущной проблеме, которая кулем висела у него на руках и едва слышно стонала.

— Тей… Ну Тей… очнись. Приди в себя, а то нас слопают — меня вторым блюдом, а тебя на закуску… А когда наша защита кончится, то и ученичка твоего проглотят, не поморщатся. Мать твою за ногу, Серая, что ты раскисла, как кисейная барышня?!

— С-с-сам ты барышня, — едва слышно ответила Тео, и лицо Дерека засветилось от облегчения. — У меня желудок будто наизнанку выворачивают… А бабку ту с пирожками я самолично засуну в печь и…