Елена Федина - Наследник

— Пусти меня! Мужлан! Чудовище!

— Позавчера ты меня не боялась. Или тебе непременно нужны свидетели?

— Пусти!

— Кто велел тебе соблазнить меня? Отвечай быстро, пока я тебя не придушил!

— Король, — прохрипела она.

— Врешь, — сказал я зло, — снова врешь!

Эджелия закашлялась, я разжал руки, но плечи ее всё равно прижал к перине, чтоб она не вырвалась.

— Чудовище, — сказала она, — весь в папочку… это он мне велел, с него и спрашивай!

Лгала. Легко и артистично, как всегда. Я не мог отказать ей ни в уме, ни в таланте. Мы напряженно смотрели друг другу в глаза.

— Тебе всё равно придется сказать мне правду, — проговорил я в тихой ярости, — я ведь тебя не выпущу, а то и придушу как воробья. Ну? Что ты будешь делать?

Она тихо застонала. Но это был не тот стон. Я вдруг понял, что держу в руках чертовски красивую, полураздетую женщину, сильную, горячую, с безумными от страсти глазами.

— Чудовище… — прошептала она извиваясь, а дальше были уже ее обжигающие губы.

Она была все-таки умнее меня, или просто гораздо опытней в таких делах. Я не любил ее, я был груб, я мстил ей, но она упивалась моей грубостью, я стискивал ее до синяков и кусал чуть ли не до крови, но она только рычала от удовольствия как львица.

Потом я опустошенно сидел рядом с ней, смотрел на нашу разбросанную по полу одежду, на изящные очертания ее расслабленного тела и долго вспоминал, зачем пришел. Раньше со мной такого не бывало. В этом дворце я незаметно превращался в животное.

— Так кто велел тебе меня соблазнить?

Эджелия повернула ко мне свое раскрасневшееся лицо и устало усмехнулась.

— Ты несносен…

— Я не могу иначе. Мне нужно знать, что всё это значит. Кто хочет поссорить меня с отцом, и кто хочет моей смерти.

— Мне приказал король, я же тебе говорила. Разве я послушала бы кого-то другого? Я! Герцогиня Тиманская!

— Вот именно. Ты не послушаешь никого, разве что сама не будешь кровно заинтересована… вам нужен другой король, не я и не мой отец, вам плевать на Лесовию! Власть и деньги — только такие аргументы вы понимаете…

Она села, обняв колени и прикрываясь волосами как шалью, она не спешила мне что-то доказывать или объяснять, только смотрела исподлобья своими черными пронзительными глазами, в которых была одна усталость и тоска.

— Ты мне не веришь… но хотя бы прекрати меня ненавидеть, по-моему, мы квиты.

— Ты мне так и не ответила.

— Ответила. Только ты не слышишь. Ты презираешь меня и не допускаешь мысли, что я тоже боюсь. Я тоже хочу жить, наследник! И я выполню всё, что он мне прикажет.

— Кто?

— Король.

Мне хотелось ей верить, но я уже убедился, что Эджелия — прекрасная актриса, и что-то в ее словах не вязалось со смыслом. Король и смерть? Король, который не ведет ни одной войны, не подписал ни одного смертного приговора, и которому вообще ничего не надо сверх того, что он имеет?

— Он испытывает тебя, — добавила она устало, — если ты хоть раз оступишься, ты умрешь.

— Я уже оступился, — усмехнулся я.

— Надеюсь, этого никто не видел, — сказала она со слабой улыбкой.

Ничего нового я от нее не узнал, она говорила то же, что и Альфин. Или они были правы, или сговорились.

— Чего ты боишься? — спросил я.

— Смерти, — ответила она спокойно.

— У вас не дворец, а приют для душевнобольных, все боятся смерти от служанки до герцогини. Все дрожат, и никто не разбегается!

— А это бесполезно. Смерть найдет везде. Даже Ластер от нее не спасет.

— Ластер?

— Да. Он бог. Он может пришить отрубленную голову и восстановить обгоревшую руку, он может оживить из мертвых, если человек умер от болезни или от яда… но если сама Смерть его забрала — даже великий Ластер бессилен.

— Забирает Смерть. Почему же ты боишься короля?

— Потому что она его служанка!

Я вспомнил жуткие глаза той женщины, что смотрела на меня в склепе. Она не могла быть ни чьей служанкой. В нашем грешном мире во всяком случае. Если и был у нее господин, то назывался он не меньше, чем дьявол.

— По-моему, вы все тут чуть-чуть помешанные. И я становлюсь таким же. Я живу здесь уже месяц, меня постоянно запугивают, все вокруг боятся, однако ничего так и не случилось. И не случится.

Свечки догорали одна за другой. В спальне становилось всё темнее.

— Ты должен уйти до рассвета, — предупредила Эджелия.

— Я никого не боюсь.

— Ты безумец, Кристиан, я же говорю, что он тебя испытывает!

— Я наследник престола. И не собираюсь прятаться как секретарь или младший оруженосец…

Кожа ее была горяча, горячей, чем прежде. Лицо пылало, как от сильного возбуждения или волнения. Мне было стыдно за свою грубость, я совершенно запутался и только хотел показать ей, что могу быть и другим.

— То, что ты можешь изнасиловать кобылицу на бегу, я уже поняла, — усмехнулась она, — теперь давай я покажу, на что способна я.

Как я и предполагал, она была талантлива во всем, в этом тоже. Она была актриса, изящная, страстная, нежная, угадывающая мои желания и невероятно горячая.

— У тебя жар? — спросил я, когда сам немного остыл, трогая ее пылающий лоб.

— Не знаю… — сказала она измученно, словно таскала всю ночь камни, — поцелуй меня…

Горячие губы показались мне беспомощными.

— Дать тебе воды?

— Нет. Нет! Обними меня, крепче, не отпускай меня!

Так мы и лежали обнявшись в свете последней догорающей свечки, и я всем телом чувствовал ее мелкую дрожь.

— И правда вся горю, — усмехнулась Эджелия, — что это со мной? Неужели я до такой степени в тебя влюбилась?

— Ты просто переволновалась. Прости, я и правда вломился, как медведь…

— Не знаю… послушай меня, тебе надо уходить. Скоро рассвет, я не хочу твоей смерти, медведь. Правда не хочу.

— Пойми же ты, я не боюсь своего отца. Кто-то другой хочет, чтобы я его боялся, кто-то, кто сеет страх во дворце и заставляет всех действовать по своей указке. Я думал, ты мне поможешь узнать, но тебя тоже обманули и запутали.

— Если ты мне не веришь, то спроси Сетвина.

— При чем тут Сетвин?

— Это он мне передал приказ короля.

Тут и меня бросило в озноб. Наконец-то мне показалось, что я за что-то зацепился. Сетвин! Гардеробщик, который ходит на королевские приемы и запросто беседует с герцогинями. Сколько же я ему всего наболтал за бутылкой!

— Значит, король сам тебе ничего не приказывал?

— Сам? Он и слов-то таких не знает, этот чистоплюй, но что король, что Сетвин — это, считай, одно и то же. Прошу тебя, уходи.

Я все-таки встал, чтобы принести ей воды из графина. Она была уже словно в горячке, глаза полузакрыты, губы сухи, лоб влажный, дыхание частое и отрывистое.