Николай Князев - Владигор. Римская дорога

Купец явно опасался, что император Максимин, желая насадить на кол голову юного Гордиана, не забудет и про купца из Селевкии.

— Тебе заплатили за то, что ты отвезешь нас в Рим, — напомнил Владигор.

— Все верно, доминус… Но… платили только за двоих, а вас тут трое. И я, прошу заметить, не требую с тебя ни единого асса сверх установленной платы, даже учитывая опасность, коей подвергаюсь в нынешних обстоятельствах… Ах, право же, лишь памятуя великую щедрость покойного Гордиана Африканского, решаюсь на такое. Сколько раз по его поручениям возил я зверей в Рим. А какие праздники устраивал покойный, будучи эдилом! Каждый месяц на арену Колизея он выводил никак не меньше ста пятидесяти пар гладиаторов. А бывало, что и пятьсот выведет. Если бы старик захотел, то давно мог бы сделаться Августом. Но он полагал, что жизнь создана для наслаждений и покоя… Другое его мало интересовало. Может, именно потому он и дожил в наше неспокойное время до преклонных лет. Помяните мои слова, многие в Риме прольют по нему слезы… как прежде радовались, когда узнали о его согласии сделаться Августом. Все мечтают о прежних славных временах… Старик Гордиан был последним представителем золотого века Антонинов, не чета нынешнему… — Купец вовремя спохватился и замолчал, ибо явно хотел молвить что-то против императора Максимина.

Однако неосторожность в разговоре заставила его лишь ненадолго примолкнуть. Крикнув несколько указаний двум загоревшим до черноты здоровякам, что правили рулевыми веслами, он вновь вернулся к своим пассажирам и даже самолично заглянул проведать, хорошо ли они устроились в своем закутке. Филимон уже успел дать Гордиану дешевого иберийского вина из запасов купца, и тот пришел в себя. После прощального пира Африканца есть никому не хотелось. Но чашу с вином наполняли исправно.

— Марк Антоний Гордиан… — поклонился юноше Теофан, хотя только что утверждал, что не знает имени своего пассажира, — не сомневаюсь, что у тебя, так же, как у твоего деда и отца, благородное сердце, и ты не забудешь маленькую услугу, которую сейчас оказывает тебе и твоим спутникам ничтожный купец из Селевкии.

— Ты хитрец, Теофан… — Юноша попытался улыбнуться. — Ты знаешь, что по прибытии в Рим меня скорее всего убьют, но все же спешишь выторговать себе толику благ на тот случай, если боги окажутся ко мне благосклонны…

— О, ничуть, ничуть!.. — вновь поклонился Теофан. — Я лишь говорю о том, что твое сердце — такое же средоточие добродетелей, как сердце твоего отца и деда, двух божественных Августов.

— Разве сенат их уже обожествил? — поймал купца на льстивой лжи Марк.

— Несомненно… В будущем… — Теофан весь дрожал и придерживал рукой нижнюю челюсть, чтобы унять громкое клацанье зубов. Купец понимал, что отчаянно рискует, помогая Гордиану. Мальчишка мог погибнуть в ближайшие дни. Но ведь мог и выиграть в отчаянной борьбе, которая ему предстояла.

— Скорее всего, их имена собьют с досок и колонн, а статуи разобьют, дабы навсегда стереть память о них… — Гордиан оскалился — точь-в-точь лев в клетке за его спиной.

— Ты сожалеешь о том, что пока не можешь отомстить? — спросил Владигор.

— Я сожалею, что уже не смогу вести такую же прекрасную жизнь, какую вели мой дед и мой отец…

Мальчик лежал на грязной циновке меж клеток со зверями, будто раб-бестиарий в подвалах Колизея, а бредил о свитках с изысканными стихами, утонченных философских беседах и прекрасных рощах, где девушки в венках из цветов подносили бы ему прохладительные напитки. Если бы его дед и отец не ввязались в опасную авантюру, провозгласив себя императорами, не пошли бы против Максимина, он бы и по сей день безмятежно жил во владениях Гордианов в Африке, окруженный довольством и богатством. Надо только не думать о том, что в Риме по приказу императора-варвара преторианцы убивают всякого, кто превосходит властителя знатностью или умом. Жизнь, изысканная и прекрасная, осталась где-то позади. Она пропала. Провалилась в Тартар. О ней приходилось только жалеть, как и о роскошной библиотеке отца, оставшейся в его доме в Тисдре. Шестьдесят две тысячи книг, собранные для отца его учителем… Библиотеку разграбят или сожгут, как и прочие сокровища, принадлежавшие Гордианам. Что же делать? Двигаться вперед, куда несут морские течения, куда гонит ветер. Там, впереди, — кровь, интриги, схватки с врагами… А ведь можно было бы где-нибудь под сенью вечнозеленых рощ слагать стихи… Впрочем, юный Марк никогда не слагал стихов…

Гордиан поднялся и, выбравшись из закутка между клетками, шагнул к борту корабля. Карфагенский берег синел дымной полосой на горизонте. На черном, почти мгновенно померкшем небе крупными жемчужинами блестели звезды. Теофан сидел на корме. Он тоже думал о чем-то своем, — верно, считал барыши. Слышался мерный плеск весел. Владигор подошел и встал рядом с юношей.

— Говорят, на поле боя была буря… налетела и унеслась, смешав войска моего отца… — сказал Гордиан. — Ты великий халдей, Архмонт, ты знаешь об этом?..

Владигор кивнул.

— Это был гнев богов?

— Это была случайность…

— Неужели на свете бывают случайности? Разве что когда боги спят… или пьяны? Бывают боги пьяны, как ты думаешь, Архмонт?

— Случайность — это когда вмешиваются другие боги, — помолчав, сказал Владигор.

— Что ты хочешь этим сказать?

«В иных мирах», — хотел добавить синегорец, но промолчал.

— В мире много богов кроме тех, которым поклоняешься ты…

— У каждого народа свои боги. Это я знаю… — кивнул Гордиан и, как показалось Владигору, вздохнул с облегчением: не самая страшная новость, что где-то не чтят Олимпийцев. — Я спал… — сказал Гордиан, — и мне приснилось, будто я вместе с Ромулом сосу молоко из сосцов кормящей нас волчицы… А потом Ромул поднял лежащий в траве меч и убил меня. Как ты истолкуешь мой сон, Архмонт?

— Ты станешь Августом… И погибнешь в бою.

Гордиан на секунду задумался.

— Если римский сенат когда-нибудь изберет меня Августом, — сказал он, глядя на тающую вдали полоску карфагенского берега, — то Третий легион перестанет существовать.

— Не самая лучшая клятва для будущего правителя, — насмешливо заметил Владигор.

— А что сделал бы ты на моем месте? — спросил мальчик.

— Я бы отменил рабство…

Гордиан взглянул на него с недоумением, такой нелепой показалась ему высказанная Владигором мысль.

— В твоей стране нет рабов? — спросил он.

Владигор вновь вспомнил пленников в амбаре старика.

— Нет. Во всяком случае, это запрещено. Ни один человек не может распоряжаться жизнью другого…