Владислав Четырко - Бродяга. Путь ветра

Но больше всего изменяло ее саму и ее жизнь то, что она делала каждое утро. Рано, еще до рассвета, она покидала свою крохотную комнатку в храме и шла на гору Шессер. Никто не видел Мариэль, никто не встречался на пути, ничто не мешало ей, быстро взбегая по почти отвесным тропам, достигать укромной площадки у самой вершины. Там, скрестив ноги, усаживалась она прямо на камень и подолгу сидела, повторяя таинственное, данное Наставницей слово, старательно забывая о земле и солнце, воздухе и море, о пространстве и времени, жизни и смерти, о самой себе и о своей старательности…

Ее сознание полностью растворялось, как легкое облако в бескрайней чаше неба, и в это самое время неведомая Сила переливалась в ту, что звалась когда-то Мариэль, наполняла ее, поглощала и делала совсем другой… Иногда Сила отпускала ее только к вечеру; однажды — ей так сказали, она и не заметила этого — Мариэль провела на горе целых три дня, внимая непередаваемой музыке и наблюдая краски неземного мира. Она встречала там других и говорила с ними; ее хранили и вели, поддерживали и направляли.

После подобных переживаний Мариэль возвращалась в храм спокойной и уверенной в себе, готовой идти дальше — просто идти, не думая более о цели, пути и средствах…

Мариэль чувствовала чужое присутствие все острее. Валуны, среди которых она пряталась, были достаточно велики, чтобы служить надежным укрытием, да и нависшее дерево давало тень — ведь первые лучи солнца уже тронули небо, умножив тем самым опасность. Но птицы не пели — наверное, на острове их просто не осталось. Это ведь явно не первое Испытание, проходящее здесь…

Враг осторожно пробирался вдоль берега слева от нее. Сердце Мариэль забилось чаще от импульса нетерпения и страха, который был ею тут же подавлен. Бояться нечего — ученики храмовой школы не умирают. Они лишь соединяются с Кай-Харудом, Не Именуемым. Так ее учили. Так говорили ей и те, кого она встречала в мире своих видений. Лишь один человек сказал ей обратное. Но сейчас не время и не место вспоминать о нем, пускать в сердце сомнения.

Враг подобрался к краю зарослей. Теперь, чтобы пройти дальше, ему придется выйти на свет. Мариэль полностью замерла — остановила дыхание, мысли, до предела замедлила ритм сердца. Казалось, это уже было с ней — где-то, когда-то…

…В то утро, возвращаясь с горы, она услышала за спиной свист. Не оборачиваясь, не ускоряя шаг, она прислушалась. Ее догоняли двое. Один — обычный, ничем не приметный человек. От второго же веяло холодом, по которому она теперь легко узнавала учеников и наставников Храма. Они шли быстрее, чем она, и были уже совсем рядом. Отчего-то захотелось бежать.

— Стой, тебе говорю! Да, ты!

В извилистом подгорном проулке и так никого не было — ясно, что слова обращены именно к ней. Она замедлила шаг и обернулась, на всякий случай готовясь к защите.

Преследователи тоже остановились. Оба они были одеты как горожане — простые темные плащи поверх кожаных курток, на ногах — тяжелые башмаки с медными пряжками. Один — тот самый, от которого тянуло холодом — держался ровно, смотрел прямо на нее; другой, оставаясь чуть позади, сутулился и явно пытался укрыться. Ни один не показался ей знакомым. Но тот, что повыше, опасливо прошептал:

— Да, господин — это она.

— Сам вижу. Вот, возьми — и проваливай, — повелительно произнес другой, бросив ему кошель. Второй раз повторять не пришлось — съежившись, тот отступил и растворился в тени. Мариэль еще некоторое время слышала торопливые шаги, затем превратившиеся в бег и вскоре стихшие вдали.

— Твое имя Мариэль, ты из учениц третьего года, и Наставница твоя — Эннис…

Слова звучали не как вопрос — размеренный негромкий голос словно читал строки из книги. Но Мариэль непроизвольно кивнула.

В следующий миг она почувствовала, что теряет опору. Сопротивляться было поздно — Сила оставила ее как раз тогда, когда она больше всего в ней нуждалась. Сознание, обостренное до передела, успело запечатлеть лицо чужака, отметив, что в нем нет ненависти — лишь некоторое любопытство. Глаза, глядящие не на нее, а сквозь нее; морщины, выдающие возраст — или скрывающие возраст чудовищно древний…

Потом нахлынула боль, леденистая, острая, отовсюду сразу; а с ней — густо-алая, быстро темнеющая пелена забвения. «Вот и все», — подумала она напоследок и удивилась: смерть была совсем не такой, как ее учили…

Тогда смерть оказалась ненастоящей. Но чутье подсказывало ей, что сейчас по берегу крадется смерть подлинная, бесповоротная… Смерть, от которой хочется бежать куда глаза глядят, а ноги — не несут. А ведь сперва все казалось чуть ли не игрой: управься с семью врагами, добудь семь частей пояса, приложи к той, что есть у тебя и надень… и все. Конец испытания, конец учебы, последний Обряд — и начало той жизни, к которой она так стремилась. К которой, наверное, стремился каждый из учеников Школы — хотя одним из первых правил ее было отречение от всяческих стремлений.

Тень скользнула по песку — и этого было достаточно. Бросок, взмах клинка, каскад движений столь быстрых, что глаз не уловил бы их — движений, отработанных за долгие годы. Но противник был не менее умелым, чем она сама…

«…решил, видно, что она мертва — и, боюсь, ненамного ошибся…»

«… опасно. Но ты прав — ее нельзя было там оставить…»

«Не шумите, ребята. Она очнулась».

Голоса оборвались, и Мариэль, которая только-только начала прислушиваться к ним, поняла: говорили о ней. Как долго она пробыла без памяти, что с ней происходило, где она была сейчас — все это еще предстояло выяснить. Но самое главное: она была жива.

Туман перед глазами и в мыслях рассеивался медленно. Сначала сквозь него проступило одно лицо — внимательное, настороженное, без страха и злобы… но не такое, как то, в проулке. Мужчина — высокий, худой, сероглазый, щеки впалые, на правой шрам, — чем-то походил на морехода. Может быть, взглядом, одновременно сосредоточенным и нацеленным куда-то вдаль. Ему, скорее всего, принадлежал второй голос — глубокий, звучный, чуть усталый; голос человека, привыкшего, что его слушают. Другой — коротко стриженый подросток с резкими чертами смуглого лица и глазами разного цвета — наверное, говорил вначале.

Третий голос звучал совсем иначе. «Женщина, — подумала Мариэль. — Лет тридцати. Таким голосом хорошо говорить с детьми». Приложив немалое усилие, повернула голову. И очень удивилась.