Башня. Новый Ковчег 5 - Евгения Букреева
— Марусь, — Анна вздохнула. — Ну, зачем ты так? Я как раз и хотела с тобой поговорить о нём…
— Ань, пожалуйста, не надо со мной о нём говорить! — отрезала Маруся, помолчала и почти умоляющим тоном добавила: — Не надо. Не могу я…
Глава 4. Борис
Капитан Алёхин уже находился на командном пульте, как и каждое утро во время сеанса связи со Ставицким. Обычно он встречал их у входа, перетаптывался с ноги на ногу от нетерпения и, едва завидев его или Павла, тут же отчитывался звонким мальчишеским голосом. Но сегодня капитан сидел на стуле перед молчащими пока телефонами и неподвижно глядел перед собой, уставившись в одну точку. Борис отметил, что лицо у парня было даже не бледным, а серым, и что он то и дело потирал рукой плечо, морщась от боли.
— Капитан, шёл бы ты в лазарет, полежал бы денёк, тебе же вчера предлагали. А то свалишься, а оно нам надо, — сказал Борис вместо приветствия, присаживаясь на стул.
— Нормально всё, Борис Андреевич, — капитан оторвал взгляд от телефонов. На лицо набежало привычное упрямое выражение. — Я справлюсь.
— Ну-ну, справиться он. Ещё один… герой на мою голову. Откуда вас тут столько, героев, а? Не знаешь, капитан? — пробурчал Борис.
Алёхин то ли не расслышал Бориса, то ли не знал, как ответить, потому промолчал, поднялся и, вытянувшись, застыл перед Литвиновым.
— Ну что там у тебя, как сегодня? — поинтересовался Борис.
— Сегодня тихо, Борис Андреевич. Но расслабляться не стоит. Мне доложили, что у восточного входа ночью какие-то подозрительные перемещения были.
— Понятно.
— Борис Андреевич, я тогда пойду? — Алёхин опять непроизвольно схватился за плечо, что не укрылось от внимания Бориса. Литвинов покачал головой.
— И всё-таки, заглянул бы ты, Максим, к врачам. Пусть тебе обезболивающе хоть какое-то вколют.
— Плохо там с обезболивающим. Мало осталось. Я потерплю, там есть, которым нужнее, — Алёхин сжал губы и стал ещё больше похож на упрямого мальчишку.
— Ну да, — рассеянно пробормотал Борис. — Потерпит он. Ладно, иди уже… герой.
Капитан вышел. Литвинов задумчиво посмотрел на закрывшуюся за ним дверь, достал из кармана список необходимого, который дня три назад передала ему Анна, вздохнул.
Да, обезболивающего было мало. Впрочем, как и всего остального. Анна постоянно напоминала ему об этом, как будто бы он по-прежнему сидел в кресле главы административного сектора и мог одним росчерком пера добыть всё, что нужно. Увы, сейчас он был никем, да и все они находились не в том положении, чтобы что-то требовать или как-то давить. Хотя Борис и старался — два последних дня бился, как проклятый, за эти чёртовы медикаменты и оборудование. А толку? Ставицкий упёрся и не желал уступать. И Борис понимал, почему. Потому что — мог. Кто бы что ни говорил, а Серёжа Ставицкий был в более выигрышной позиции. Да что там, Борис и сам бы на его месте упёрся. С места бы не сдвинулся. Эх, если бы Ника не находилась в руках этого урода, если бы девочка была сейчас в безопасном месте, если б у них была связь, тогда можно было бы и рискнуть. Долинин уж точно бы рискнул, не стал бы выжидать, а пока… а пока они ничего не могут — ни-че-го, — и напрасно Анна и Павел ждут от него чудес, словно он волшебник, которому достаточно взмахнуть волшебной палочкой, и Ставицкий тут же согласится эвакуировать раненых или, на худой конец, пропустит сюда медиков с нужными лекарствами.
Борис встал и по привычке начал метаться по комнатушке, то и дело натыкаясь на стулья. Настроение было ни к чёрту. Да что там, оно было просто отвратительным. Мало того, что с утра схлопотал ни за что ни про что, так ещё и Анну чёрт принес. Теперь наверняка сообщит обо всём Пашке, а тот и так на него злится из-за сестры, последний раз, как заполошный орал. Литвинов остановился у стены и чуть ли не лбом в неё упёрся. Ничего не скажешь, богатое на события получилось утро, а, впрочем,… впрочем, сам виноват. По кой чёрт, спрашивается, потащился к ней с утра? Ведь понимал же — не самое лучшее время. Надо было подождать, так нет же…
На самом деле, мысль форсировать события с Марусей пришла ему ещё вчера, когда он случайно накрыл у коменданта небольшой запас контрабандного алкоголя. Комендант долго оправдывался, вроде как всё это изъято у рабочих, исключительно в целях борьбы за дисциплину и трезвость, но Борис не сильно поверил. Комендант сам по себе был мужиком ушлым, да и алкоголь — коньяк, несколько бутылок сухого вина — не из дешёвых, такое рабочим не по карману, те бы просто самогон протащили. Всё это, разумеется, Борис конфисковал, и тогда-то у него и родилась идея завалиться вечерком к Марусе, поболтать, распить бутылочку сухого. Она бы наверняка сдалась — а куда ей деваться. Но после ужина его поймал директор столовой и долго и нудно рассказывал о проблемах с провизией, а когда Борису удалось наконец от него отвязаться, было уже поздно, и он решил отложить приятное свидание на следующий вечер, но не выдержал.
Борис потрогал щёку. Она уже не горела — такие пощёчины оставляют следы не на лице, а в душе, и при воспоминании о своём утреннем фиаско Борис опять вспыхнул от обиды и унижения. Вот же чёртова баба! И чего, спрашивается, кочервяжится? Он же ей нравится, не слепой — всё видит. Ну понятно, марку держит. Такие правила игры: женщина убегает, мужчина догоняет, только вот охота затянулась. Он уже неделю перед ней скачет, а она только шуточки шутит и зыркает на него своими глазищами, как огнём жжёт. А глаза у Маруси, эх, какие глаза…
И ведь самое обидное, что он не врал ей, когда пришёл утром. Ну, или почти не врал. Он на самом деле стал плохо спать, и мысли о ней и её серых глазах непозволительно часто тревожили покой. Совсем сбрендил на старости лет. Или это от вынужденного воздержания? Борис усмехнулся своим мыслям. А
