Троянский кот - Далия Мейеровна Трускиновская
Ансельм, не дожидаясь просьбы, снял каменное покрывало с белокурой красавицы.
Она осознала, где и перед кем находится, и так сверкнула глазами, что Маурина и Ансельм невольно переглянулись. Мальчик уж вскинул руки, чтобы накинуть покрывало обратно, однако мастер Ожьер удержал его.
— Ну-ка, милочка, приглядись — что там вы, прекрасные дамы, с личиком делаете, чтобы беленькими казаться? — обратился он к Маурине.
— А тут и приглядываться нечего. Я и тогда, во дворе, всё прекрасно разглядела. Мастер Жербер! Ты что отвернулся? Ну-ка, посмотри сюда! — Волшебница решительно разворотила отшельника к Изоре. — Ты полагаешь, это — та, кого ты любил? Та, кому ты всё отдал, мужской своей сути не пожалел?
Она говорила — а лицо Изоры менялось. Косы, свившимися змеями прикрывавшие ей ушки, упали, расплелись, но не светлым облачком легли на плечи, а неопределенного цвета темноватыми жиденькими жгутами. И белизна личика из мраморной сделалась болезненной, и оно, изящно-точеное, вдруг расползлось вширь и стало плоским желтоватым блином.
— Поди не пожалей, когда эта проклятая лютня плачет… — проворчал он.
— Той, кого ты любил, и на свете давно нет! Злоба и зависть ее сожрали! Живьем! И не дергай, рукав оборвешь! — прикрикнула Маурина на Изору, заметив, как та теребит бывшего Жалобного Мага. — Нет у него больше лютни! И нет у него больше силы!
— Отпустите ее, — сказал мастер Жербер, не глядя на преобразившуюся Изору. — Не могу я с ней воевать. Пропади они пропадом, эти заклинания. Новые придумаю. Я вот против комаров пять лет назад создал… И запирательное, чтобы воров в дом не пускать… Вот Туанетта подтвердит…
И, говоря эти слова, он выпрямился во весь свой невеликий рост.
— Значит, отпустить? — переспросила Маурина. — И ничего у нее не отнимать?
— Да. И поскорее!
— Тихо, тихо! — прикрикнул на мастера Жербера мастер Ожьер. — Будь по-твоему.
— Но ведь там такие хорошие заклятия были, я же помню! — взмолилась Маурина. — Неужели тебе не жалко?
Все замерли в ожидании, что скажет сварливый отшельник.
— Нет, — подумав, отвечал мастер Жербер. — Не должно быть жалко. Я думал, думал… и вот что придумал. Я ведь могу новые заклятия составить. Голова-то у меня прежняя осталась! А если я могу составить новые заклятия, и наполнить их силой, и заставить их работать, то неужели же я против собственного норова бессилен? Да, она стойкости, бодрости, спокойствия меня лишила, но я их заново в себе сотворю. Я уже начал! Раз я мужчина, то и не должен ждать, пока меня кто-то сделает спокойным и уверенным. Так что — пусть уходит!
— Пусть уходит! — странным каким-то голосом повторила Маурина.
И рукой указала, куда именно — в туманную даль. А сама бочком, бочком, да возле мастера Жербера оказалась.
— Пусть уходит! — подтвердил мастер Ожьер. — Ну, раз тебе трое магов приказали — изволь слушаться! И помощничка своего с собой забирай. Он нам тут не надобен!
Изора взяла бывшего Жалобного Мага за руку.
— Вы еще меня вспомните! — пригрозила она. — Мы еще вернемся!
* * *
Они уходили, взявшись за руки, оба такие жалкие, и делались всё мельче и мельче.
Изора вела, а Жалобный Маг плелся следом, такой беззащитный, такой покорный, повесив голову, косолапо заплетая ногами…
Нельзя, ну никак нельзя было отдавать его этой ведьме!
Туанетта оттолкнула Маурину, да так, что волшебница чуть наземь не села.
— Не удержишь! — рявкнула она, стряхивая с запястья руку мастера Жербера, как будто это была не рука о пяти цепких пальцах, а хрупкий паучок коси-коси-ножка. — Стой! Я с тобой!..
— Да ты и вовсе умом повредилась! — с такими решительными словами заступил Туанетте дорогу уже в воротах сарая сам мастер Ожьер, и выставил вперед пальцы, и ноготь каждого удлинился, налился стальной голубизной, и полетели от этих десяти клинков белые искры!
Однако и Туанетта еще не забыла, как пользоваться вернувшейся силой.
Ее правая ладонь расплескалась темно-вишневым, с лиловыми проблесками пламенем, и описало это пламя кольцо, и сорвало огненное кольцо стальные кинжальчики с пальцев мастера Ожьера — только звон пошел!
Он метнул в грудь разбушевавшейся повитухе ком ледяного воздуха, целую охапку, и она от неожиданности шагнула назад, а по груди у нее потекла талая вода. Но тут же поднялся от воды пар, и горячее облако собралось в плотный шар, и тут уж оставалось только рукавами отмахиваться, потому что ежели таковое румяное яблочко угодит в физиономию — так, право слово, мало не покажется!
Медленно, очень медленно удалялись Изора с Жалобным Магом, и, очевидно, Туанетта с ума сходила от мысли, что именно она, обладательница силы, могла взять за руку это кроткое и трогательное сокровище, именно она могла увести его от Изоры, а вот надо же — Изора уводит голубчика от нее!
Прекрасно всё это понимая, мастер Жербер, и мастер Ожьер, и опомнившаяся Маурина, и перепуганный Ансельм со всех сторон кинулись удерживать Туанетту. И некогда было им озираться — а если бы хоть кто обернулся, то и узрел бы отряд браконьеров во главе с лесником Гильомом, привлеченный странным и, возможно, опасным шумом.
Поняв, кто это затеял склоку, бравые молодцы отступили — сами маги передрались, сами пусть и мирятся, а попасть под огненные стрелы или под камнепад никому не хотелось. Один лишь Гильом из любопытства подобрался поближе — он никак не мог понять, кто это там, в самой серединке, буянит?
Сейчас, когда и с мастера Жербера, и с Туанетты сползло заклятие неприметности, единственное, которое по-настоящему удалось отшельнику, узнать их было непросто. Гильом и раньше-то не обращал внимания, есть вообще у тетки Туанетты физиономия или так обходится. Во дворе, когда Гильом держал речь перед королевой, он тоже по сторонам понапрасну не таращился. И потому женщина, которая отбивалась огнем и ледяным ветром, была ему как бы совершенно незнакома. Лишь когда Туанетта заорала, пытаясь злобным и язвительным, неудобь сказуемым словом пробить себе дорогу, он признал голосок. Заодно и сообразил, из-за чего весь этот шум и гам. Да и кто бы не сообразил? Уже по одному тому, как друзья и соратники удерживали Туанетту, по тому, какими словами потчевали они Жалобного Мага и Изору, даже дураку всё стало бы ясно, а Гильом с его браконьерами были вовсе не дураки.
Видать, лихой лесник знал, когда женщину можно образумить строгим словом, а когда и соваться не надо. Да еще чувствовал он себя довольно нелепо с рукой на перевязи. И голова кружилась — должно быть, от той капельки яда, которую выловила в его крови Маурина,
