Троянский кот - Далия Мейеровна Трускиновская
— Внучка мне отдайте! — подала голос дама Берта. — В погоню его не пущу!
Но сомкнулись ряды контрабандистов и браконьеров, пряча Амьеля от бабки.
— Вот кто тут главный, — мастер Ожьер указал на Гильома. — Только он может парня пустить или не пустить. Потому что его сьер Элиас старшим поставил даже над своим родным сыном, а ваш мальчик, насколько я понимаю, не внук главы рода, а вовсе внучатный племянник.
— Пусть едет! — распорядилась королева Мабилла. — И к его возвращению будет тут у нас полный порядок!
Сказала она это, глядя в глаза леснику Гильому, и во взоре ее было явственное сожаление: жаль, мол, что не ты, молодец, мне достанешься, но и ради одного из вас, красавцев, стоит круто разобраться со всей хитромудрой родней!
— Давно пора! — усмехнулась Маурина.
* * *
Умчался лихой отряд во главе с Гильомом и Ансельмом, уже обученным идти по колдовскому следу. А мастер Ожьер, мастер Жербер, Маурина и Туанетта поехали следом не торопясь, потому как было им о чем потолковать.
Хотя и желали всей душой Маурина со сьером Ожьером помочь давним друзьям и собратьям по ремеслу, однако нарушать правила не могли.
А да будет ведомо всякому, кто до сих пор не имел дела с подлинными магами и волшебниками, что есть несколько правил, обязательных для исполнения. Скажем, нельзя составлять заклинания, приносящие деньги в виде золотых монет и слитков. И это весьма мудрый запрет: ежели кто-то один наворожит себе и приятелям по мешку золота, так ведь и другой тем же займется, и третий! И очень скоро золото обесценится, сделается вовсе бесполезным, придется что-то другое изобретать, а волшебники и того, другого, горы нагромоздят. И люди будут не столько на пользу себе и детям трудиться, сколько деньги менять да новые деньги выдумывать!
Один из таких запретов вот каков: ежели маг своим заклинанием что изменит да в прежнее состояние привести пожелает, так ему сего не дано. Переделать то, что он понаделал, только другой маг может, сильнее первого. И тут причина ясна: ежели все маги пробовать да переделывать повадятся, начнется на земле неслыханный кавардак. Так что приходится думать, прежде чем колдовство затевать.
Об этом-то и беспокоились Маурина со сьером Ожьером. Они хотели понять, что такого натворили Туанетта и мастер Жербер, отчего силы лишились, а отшельник — и права пользоваться собственными заклинаниями?
И оказалось всё так уж просто — проще некуда!
Хотя много уговоров потребовалось, чтобы эта парочка заговорила.
— …а он у порога лежит, — продолжала печальный рассказ Туанетта. — Видно, всю ночь шел, а то и бежал. Поднял он ко мне лицо — и я обмерла. Столько тоски и боли в глазах было!..
— И стало ясно, что ежели ты не поможешь, не спасешь, то уж впору ему, бедняге, помирать, — с большим трудом удерживая ехидство, заметила Маурина.
— Кыш! — отмахнулся от нее мастер Ожьер. — А ты продолжай, милочка, продолжай. Стало быть, и до того, как сделаться Жалобным Магом, умел он всех разжалобить?
— Не всех! — буркнул откуда-то сзади мастер Жербер. — А только безмозглых дур и старых ворон!
— Кыш! — сказал и ему мастер Ожьер. — До тебя, чересчур мозговитого, я еще доберусь! Дальше-то что было?
Туанетта только вздохнула.
— Ну, что может быть между женщиной и тем, кого она пожалела? — задала Маурина вопрос, именуемый у мудрых монахов риторическим.
— Нет! — вскрикнула Туанетта. — Он сам мне сперва сказал: «Меня можно полюбить только из жалости!» А я ответила, что — нет, что жалость тут ни при чем, что люблю потому, что люблю, что…
— Словом, ему и просить не пришлось, чтобы ты с ним силой поделилась, сама предложила, — сделал вывод мастер Ожьер. — А где же в это время была Изора?
— Откуда я знаю! — воскликнула бывшая повитуха.
— Но ведь была же где-то поблизости! Погодите! Уж не она ли его к тебе подослала? — забеспокоилась Маурина.
— Нет! — в отчаянии завопила Туанетта. — Сбежал он откуда-то! Совсем измученный до меня добрался!
Мастер Ожьер повернулся в седле.
— Друг мой Жербер, — строго обратился он к отшельнику, — может быть, ты скажешь, откуда взялась эта самая Изора?
Мастер Жербер только рукой махнул.
— Оставь его в покое! — потребовала Маурина. — Давай сперва с ней разберемся!
А сказала она это потому, что правду учуяла. Любил ведь мастер Жербер Изору, да только она его не любила. И сам, своими устами, рассказал он ей известную ему историю, как майстра Антуанетта жалкого странника приютила да как этот странник на маленькой лютне печально играет. А Изора откуда-то знала, как с такого рода людьми обращаться. Ласкать их и обихаживать, беречь и лелеять — бесполезно, потому что привязываются они душой лишь к тому, кто с ними суров и безжалостен. Ибо таким образом получают они возможность себя жалеть — а более им, ежели вдуматься, ничего и не нужно.
— Дальше-то что было? — спросил тогда мастер Ожьер. — Отдала ты ему здоровый кусок своей силы, чтобы к новой жизни воспрял. Ну и как — воспрял?
— Да-а… — не совсем уверенно протянула бывшая повитуха.
— А силу давала просто так или в придачу? — не унимался маг.
— Получилось, что в придачу, — отвечала она. — Я же ему на счастье игрушечную лютню подарила.
— Ну, что он при помощи этой лютни вытворяет, мы уже видели. И как, принесла она ему удачу?
— Кто его разберет… — явно не желая продолжения разговора, буркнула Туанетта.
— Ну так я скажу, что она ему принесла! — Маурина всегда была сообразительна, а тут и особо мучиться не пришлось — достаточно было внимательно вглядеться в обе траурные физиономии, мастера Жербера и майстры Антуанетты. — То и принесла, что на него Изора внимание обратила! А она-то вовсе не дуреха доверчивая! Она живо поняла, что получится, если жалость, которую этот мастер струнного звона в людях вызывает, на силу Антуанетты помножить! Я даже не спрашиваю, как именно она его у тебя увела!
— Да это как раз не важно, — успокоил бывшую повитуху мастер Ожьер. — И, кажется, я понял, каким образом она сама силой и заклинаниями разжилась. Ведь приходила к тебе с Жалобным Магом?
Это уже адресовалось мастеру Жерберу. Он помотал головой — мол, никаких Жалобных Магов не видел, не знает и знать не желает!
— Ну, добровольно ты ей всё отдал, добровольно! — заорал тут мастер Ожьер, которого эта разнесчастная парочка вывела-таки из терпения. — Что говорил-то при этом?
— А что
