Сергей Алексеев - Волчья хватка. Волчья хватка‑2 (сборник)

— Ровно через год хочу, чтоб мой сын потоптал эту землю.

Дарья подняла к нему лицо, улыбнулась сквозь маску насторожённости:

— Не загадывай! Вот рожу тебе деву!..

По обычаю, в три месяца первородного сына приносили в Урочище и проводили босым по ристалищу. А каждому последующему прибавляли ещё по три, и говорят, были когда-то такие великие роды, что поскрёбыш ступал на земляной ковёр в возрасте двух лет.

Но и войны тогда случались чаще…

Даже у края ристалища, куда была вложена сила и страсть многих поколений, Ражный не смог избавиться от ощущения, что за ними подсматривают. Покидая вотчинное Урочище, он на минуту поднялся над дубравой и покружил рядом с воронами — не было и намёка на свежий человеческий след…

Ворота охотничьей базы и калитка оказались запертыми изнутри, чего раньше не бывало, и для надёжности завязаны толстой проволокой. Труба кочегарки торчала мёртвым столбом, но над крышей отцовского дома курился дымок — значит, иноки, поселившиеся в вотчине, как только Ражный отбыл в Судную Рощу, находились дома. Егерям, в том числе и Баруздину, было запрещено переступать порог хозяйского дома.

Но почему же не топят гостиницу, если начался охотничий сезон? И где тогда живут сами егеря?..

— Карпенко? — позвал Ражный и тут заметил знакомый и уже присыпанный снегом велосипед старого профессора Прокофьева.

Собаки в вольере залаяли и заскулили на голос, однако Люты не было. Ражный перескочил через забор, распутал проволоку и впустил Дарью.

— Здесь что-то произошло, — озабоченно проговорила она.

— Сейчас все узнаем, — он взял её за руку и повёл к дому. — Это наше родовое гнездо, дед строил…

В это время дверь чуть приоткрылась и через несколько секунд растворилась настежь.

— Вячеслав Сергеевич? — Прокофьев выскочил на крыльцо с медвежьей рогатиной. — Откуда?.. Как?!

Ражный обнял старика:

— Где же домочадцы?

— А уж давно нет никого, — загоревал профессор. — Егерей ваших арестовали и увезли, Баруздин теперь не приезжает… Один я тут. Собак вот кормлю, охраняю вместо Люты…

— Кто арестовал?

— Милиция приезжала, прокуратура, солдат привозили! И ещё какие-то гражданские… Тут такое было!

— А старики, что у меня жили? Где?..

— Они на второй день ушли, — Прокофьев увидел рогатину в своей руке, поставил в угол. — Их тоже схватили и заперли в шайбе. А они стену пробили… Разорили вашу базу, Вячеслав Сергеевич, и бросили — все нараспашку…

Он наконец-то увидел Дарью и удивлённо примолк.

— Это Дарья — моя невеста, — сказал Ражный.

— Здравствуйте! — профессор поклонился. — Вы очень похожи на Вячеслава Сергеевича. Это хорошая примета! — И вдруг догадался: — Так вы за невестой ходили?

— За невестой.

— Я не знал, что и думать… Где же отыскали её?

— Далеко!

— Да… За такой красой надо, как в сказке, за тридевять земель…

— Вот я и сходил за тридевять…

— Ну, как говорят, мир вам и любовь!

— А что тут искала милиция? — осторожно спросил Ражный.

— Да всякое говорят, — вновь озаботился старик. — Тут пересудов было… Кто думает, клады искали, кто, мол, бандитов каких-то. Баруздин же сказал, могилу раскопали, эксгумация была. Чьито останки запечатали в цинковый ящик и увезли. А ещё говорят, у этого мертвеца была звериная голова…

— Агошкова тоже арестовали?

— Будто в лесу поймали и увезли. Он ведь и сам был уже не человек — останки… Ох, Вячеслав Сергеевич, может, вы зря вернулись? А если арестуют? Они вами интересовались, расспрашивали…

— Не арестуют, — заверил Ражный старика, себя и более всего — Дарью.

Прокофьев приблизился к уху, зашептал громко:

— Не знаю, милиция или кто ещё… Но какието люди до сих пор по деревням ходят… И по лесу. Что-то ищут. А за базой наблюдают! Сам я не видел никого, но собаки чуют, тревожатся… Ночью выйду с рогатиной, обойду — вроде бы тишина и следов нет.

— Ничего, посмотрим, кто тут ходит, — Ражный засмеялся и взял Дарью за руку: — Входи в дом, избранница! Когда-нибудь и в боярский терем введу…

Она вошла в натопленную и ярко освещённую закатным солнцем избу, встала у порога, озирая пространство. А Прокофьев, словно вдруг вспомнив что-то, потянул Ражного назад.

— Вячеслав Сергеевич! — зашептал профессор уже на крыльце. — Уходить вам надо. Нельзя здесь оставаться. Это очень жестокие люди. Они Люту застрелили! И закопали у забора… А ещё говорят, вашего волка тоже убили. Он сюда прибежал…

— Волк жив, — сдержанно отозвался Ражный.

— Жив?!.. Но люди видели! Как эти налётчики… стреляли! И знаете, что они сделали?.. У Мили мужа отняли.

— Она что, замуж вышла?

— Точно не знаю… Мужчину какого-то приютила. И у них такая любовь началась… Говорят, насильно отняли и тоже увезли. Звери!.. Не знаю, кто они на самом деле, но поведением напоминают бандитов! Правда, я уже плохо разбираюсь… Где милиция, где бандиты…

— Ничего, я разберусь…

Старик очистил с велосипеда намёрзший снег, покрутил педали.

— Прошу вас, Вячеслав Сергеевич! — вдруг сказал страстно. — Накажите их! Сделайте что-нибудь такое!.. Чтобы навек запомнили! Заколдуйте их, и пусть ходят всю жизнь очарованные…

Ответа или обещания ему было не нужно. Прокофьев вывел велосипед за калитку, забрался на него и поехал, виляя рулём, — руки тряслись…

Ражный вернулся в избу, Дарья так и стояла у порога.

— Уходить нам нужно, — проговорила она. — Нехорошее предчувствие…

— Теперь мы дома, — он усадил невесту в красный угол. — Ничего не бойся. Здесь мы завершим Пир Радости.

— Не забывай, я была кукушкой, — напомнила Дарья. — У меня обострённое чувство опасности.

— А хочу, чтобы ты наконец-то стала моей женой! — Ражный открыл подпол. — Сейчас кое-что покажу!..

Он спустился по лестнице и сразу же обнаружил, что здесь кто-то побывал — тайник открывали! По крайней мере, пустые бочки у стеллажа стоят иначе.

Освободив вход, он протиснулся в каменный подвал, огляделся при свете спички и открыл сундук…

Чаши не было, впрочем, как и бутыли с дубовым маслом…

Ражный поднялся наверх и сел на пол, свесив ноги. Солнце опустилось в тучу на горизонте, и теперь все пространство дома стало огненно-багровым.

— Все равно не уйдём, — сказал он. — В конце концов, обряд — это лишь дань традициям… Сейчас я истоплю баню. И мы смоем дорожную пыль.

Дарья проводила его пристальным ловчим взглядом…

Следы обыска и присутствия чужаков были повсюду, а в бане не только мылись и парились, но и вовсе кто-то жил, оставив после себя консервные банки, окурки и прочий мусор, разбросанный всюду. Все это можно было вымести, отмыть и вычистить, но Ражный знал, что ощущение осквернения не исчезнет. Древесина, эта живая материя, как губка, впитывала в себя то самое свечение энергии, исходящей от людей и зримой лишь в полёте нетопыря. И если на открытом воздухе она быстро таяла, поглощаемая солнцем, то здесь проникала глубоко внутрь, накапливалась и потом могла незримо отравлять среду обитания. Или, напротив, облагораживать её, когда в дом входил человек с открытой душой и чистыми помыслами.