Ангел-стажёр (СИ) - Ирина Буря

И, зная наше отношение к ним, с легкостью представили себе их содержание.

И вряд ли упустят случай вновь обвинить меня во всех смертных грехах и заявить о дурной наследственности Игоря.

Ну-ну, привычно ощетинился я при одной только мысли о наблюдателях, их сотрудник, приставленный к моему сыну, вполне мог бы уже растолковать им, что на все их хитроумные интриги всегда упреждающий удар найдется. Когда меня вызвали на следующий вопрос, я сразу напомнил все тому же внештатнику-следователю, что нам осталось прояснить судьбу последнего изъятого у меня…

— Нас больше интересует цель создания несогласованной и несанкционированной литературы, — перебил он меня.

— Цель ее создания непосредственно связана с моим намерением передать ее в отдел наблюдателей, — твердо стоял на своем я.

— Значит, теперь Вы заявляете, — язвительно усмехнулся внештатник, — что занимались противоправной деятельностью для данного отдела?

— В конечном счете, да, — благодарно кивнул ему я. — И упоминание противоправной деятельности в связи с этим отделом представляется мне вполне уместным.

— А вот это уже интересно, — неприятно оживился он. — Вы случайно ничего не перепутали? Вы здесь обвиняемый, а не обвинитель.

— Вы абсолютно правы, — согласился я. — Я полностью признаю свою вину, выражаю полную готовность сотрудничать со следствием и прошу не снисхождения, а полностью открытого и публичного процесса над собой. Эти слова я также требую занести в протокол.

Внештатник обменялся тяжелым взглядом с охранниками, переминающимися с ноги на ногу справа и слева от меня, и чуть заметно покачал головой. С явной досадой на лице. Затем он перевел мрачный взгляд на меня.

— Вам был задан вопрос о цели, — процедил он сквозь зубы.

— Вам была озвучена просьба записывать мои слова без купюр, — отпарировал я.

— Включая обвинения в адрес закрытого отдела? — поинтересовался он с прищуром.

— Именно! — радостно подтвердил я. — Именно в закрытости этого отдела кроется причина всех нарушений самих основ нашего сообщества, которые множатся в последнее время, как снежный ком, и которые можно без преувеличения назвать беспрецедентными.

Внештатник снова переглянулся со своими молчаливыми копиями, покивал им с насмешливо важным видом и откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди.

— Ну-ну, откройте нам глаза, — протянул он с ленивой издевкой.

— Я знал, что Вы не останетесь равнодушны к творящемуся беззаконию! — с чувством принял я его слова за чистую монету. — Вышеупомянутый отдел привык вершить свои деяния за ширмой секретности, и не исключено, что им удалось скрыть их даже от вас. Что, с моей точки зрения, само по себе является нарушением основополагающих устоев.

Внештатник нахмурился, вновь придвинулся к столу, повертел в руках новую ручку и вскинул на меня полный холодной собранности взгляд.

— Продолжайте, — коротко обронил он.

— Я всегда знал, что успех любой речи зависит не от ее содержания, а от угла его подачи. Если есть в ней красная нить, то все аргументы и факты нанизываются на нее, создавая стройную, убедительную и доступную любому пониманию картину.

Заметив явную и острую реакцию внештатника на упоминание беспрецедентности, ее-то я и сделал связующей нитью всех событий, случившихся с нами с Татьяной сразу после прибытия в родные пенаты.

— По Вашим словам, — медленно проговорил внештатник, выслушав мой вдохновенный рассказ вперемешку с постоянной апелляцией к многочисленным нарушенным пунктам устава нашего сообщества, — все решения принимались на самом высоком уровне. С чего Вы решили, что для них не было достаточно веских оснований?

— Я вполне допускаю их наличие, — смиренно склонил я голову. — Вопрос в том, кто их предоставил.

— Что Вы имеете в виду? — впился он в меня цепким взглядом.

— Мне случалось принимать участие в разрешении спорных ситуаций, — снова начал я издалека. — И не раз, признаю к своему сожалению. В качестве и ответчика, и просто свидетеля. На всех разбирательствах слово всегда давалось обеим сторонам конфликта. В решении же судьбы моей подопечной мне не было задано ни одного вопроса. Было принято во внимание только негативное мнение о ней.

— Почему Вы считаете, — немедленно отреагировал он, — что это мнение поступило из отдела наблюдателей?

— Потому что это был далеко не первый пример их откровенной враждебности, — охотно объяснил я. — Проявляемой в отношении всех, так или иначе связанных с нашими потомками на земле. Чему имеются многочисленные свидетельства.

— Подробнее, — произнес внештатник волшебное слово.

Я старательно оправдал свой намек на широкую поддержку нашей неприязни к наблюдателям. Благо, Стас накануне освежил мне память. Я напомнил внештатнику об относительно недавнем процессе, на котором наблюдатели открыто выступили против идеи изучения и внедрения ангельских детей в наше сообщество и потребовали полной изоляции всех имеющих к ним отношение ангелов.

Отбиться нам тогда удалось только благодаря Стасу, который умудрился в рекордно короткие сроки собрать целую кучу свидетельств в пользу ангельских потомков, причем не только со стороны хранителей, но и некоторых наблюдателей.

С видом внезапного озарения я сделал предположение, что все эти показания, возможно, до сих пор хранятся в службе внешней охраны, и нерешительно добавил, что при необходимости можно, пожалуй, повторно опросить их авторов.

Отложив в сторону как минимум десятый полностью исписанный лист бумаги, внештатник снова поднял на меня глаза, в которых мне почудилось снисходительное одобрение дрессировщика.

— Почему Вы не обратились со всеми этими материалами непосредственно к высшему руководству? — задал он мне очередной вопрос.

Я довольно естественно осекся. Вот как-то насторожил меня этот сытый, удовлетворенный взгляд.

С другой стороны, я бы и дальше с удовольствием вбивал гвозди если не в гроб, то в неприкасаемость наблюдателей.

Я бы и дальше с удовольствием уводил внештатников даже от мимолетной мысли о Татьяне.

Но что бы там ни говорил Стас, именно она должна стать нашим общим мотивом для упражнений в изящной словесности. В походе против наблюдателей у меня не должно быть соучастников.

— Обратился, — ответил я внештатному. — И не один раз. И ко всему руководству. И обнаружил, что меня лишили доступа к кому бы то ни было. Вплоть до того самого момента, когда в отношении моей подопечной было принято и воплощено в жизнь не имеющее ни единого аналога в нашей истории решение.

— И тогда, — с понимающим видом подхватил он, — Вы сразу поняли, кто был инициатором этого решения, и задались целью вывести их на чистую воду.

— Не совсем, — набрав воздух, бросился я головой в омут.

На сей раз я получил полное и безраздельное