Линн Абби - Медный гамбит

Он проснулся со светом дня, разбуженный обычным ежедневным обращением Его Королевского Величества Короля Хаману к своим подданным. Голос глашатаря, усиленный магией, проникал в каждый квартал с города с такой же регулярностью, как и кроваво-красное солнце, всходившее над восточными крышами.

Король Хаману не требовал, чтобы его считали богом города, или вообще богом, но не возражал, когда глашатай начинал его обращение к своим подданным с длинной литании, в которой ему приносились молитвы и хвалы, текст этого обращения не изменялся в течении столетий.

Темплары, находящиеся на дежурстве или свободные от службы, держали свои кулаки в почтительном салюте во время всего послания короля. Павек подавил в себе этот почти инстинктивный жест. Вместо этого он сжал в кулаке свой медальон.

— Великий и Могучий Король Хаману предупреждает своих подданых, как свободных так и рабов, чтобы они остерегались темплара-ренегата, бывшего регулятора гражданского бюро, известного как Павек. Павек совершил тяжелое преступление против нашего любимого города. За его поимку предлагается награда в десять золотых монет.

Только что названный темплар-ренегат заставил свое лицо оставаться совершенно спокойным. Опасаясь быть замеченным, он резко дернул за ремешок медальона, но ремешек, сделанный из кожи инекса, был новым и прочным, дварф-дубилщик гарантировал, что он не порвется и не сгниет как миниум три полных года. Пока Глашатай продолжал свое сегодняшнее обращение, Павек дал своей голове склониться на грудь. Через пряди волос Павек внимательно изучил своих соседей. Они, казалось, занимались своими утренними делами, выстроившись в очередь у цистерны и собираясь потратить несколько керамических монет, которые они заработали, украли или выпросили за вчерашний день, и их совершенно не интересовали темплары, ренегаты или нет. Никто, к его облегчению, не смотрел на него с вызовом, как ночью, и никто не слушал продолжающуюся речь глашатая.

Но десять золотых монет, даже старых и выщеребленных, являлись годовым доходом среднего жителя. Кто-нибудь где-нибудь в Урике безусловно услышал речь глашатая и теперь их глаза будут шарить повсюду в поисках его и десяти золотых.

Но кого будут искать эти глаза, спросил себя Павек и мгновенно успокоился. За исключением этого медальона, который он запихнул в кошелек Сасела так быстро, как только смог снять его со своей шеи, ничто не могло подсказать кому бы то ни было, что он темплар. Глашатай назвал его имя и ранг, но не упомянул никаких его примет или, скажем, тех заметных шрамов, которыми Экриссар украсил его лицо. Так что можно спокойно предположить, что какая-то версия ночных событий была сообщена всем темпларам, но судя по всему, это версия была далека от правды как небо от земли.

В первый раз Павек разрешил себе поверить, что его хитрость сработала и его запятнанная кровью рубашка вместе со свидетельством живого или мертвого великаныша убедили Элабона Экриссара в смерти ничтожного регулятора. Его тело все еще молодо и эластично; его раны, за исключением локтя, вылечены, а локоть, хотя и болит, не так сильно поврежден, как он боялся. Его пальцы работают, и он мог бы пошевелить рукой, если бы не боялся вспышки боли.

Да, на его лице добавилось шрамов, но он никогда не был красавцем, и он не стесняется шрамов. Жизнь мужчины записана в его шрамах. Прошлой ночью его жизнь изменилось, скорее всего навсегда; и это даже символично, что одновременно он получил новую порцию шрамов. Он ушел со двора почти уверенный, что его считают мертвым и ему нечего бояться.

Это был день Тодека — день его отпуска, первый из многих. Он побродил по рынку на открытом воздухе, где большинство фермеров и постоянных торговцев уже заняло свои места. Тодек вообще славился своими овощами и особыми, обожженными на солнце сосисками. Павек смело потратил две керамичские монеты Сасела на легкий завтрак. Он дал еще четыре монетки первому же человеку, которого увидел, носившему подходящую для его габаритов одежду и чья удача была хуже его.

Тусклая одежда была стара, грязна и вся в пятнах от вина. Народ держался от него подальше, как если бы он по-прежнему был темпларом в желтой одежде.

Он нашел уголок на рынке где бабушки и дедушки присматривали за своими внуками, пока их взрослые дети и внуки постарше зарабатывали себе на жизнь. Их глаза глядели на него настороженно и с опаской: он выглядел достаточно плохо, чтобы быть агентом какого-нибудь работорговца. Рабов можно было продавать и покупать на специальных участках, предназначенных только для этого, и по закону этим нельзя было заниматься в других частях города.

Но, подобно большинству законов Короля Хаману, закон против похищения детей легко было обойти, подкупив чиновников, и беспокойство матерей об судьбе детей, оставшихся даже не надолго без присмотра, было очень и очень обосновано. Но Павек не обращал внимание ни на старых, ни на молодых — он только использовал их страх, чтобы освободить для себя самую прочную скамейку.

Идея пришла к нему во время завтрака. Пока солнце карабкалась в зенит, он из идеи сделал план действий.

Зарнека привела его в пропасть; она же поможет ему выкарабкаться из нее. Или, точнее, друиды должны помочь ему выкарабкаться наружу. Друиды не были подпольщиками и революционерами, как фанатики из Союза Масок, но судя по тому, что Павек знал о них, они бы не одобрили Лаг. Эта гордая юная женщина с горящими глазами не могла быть партнером ненавидящего всех халфлинга или инквизитора с мертвым сердцем, Экриссара. Она должна будет выслушать начало его рассказа и, может быть, заплатит за то, чтобы выслушать конец.

Некоторое время Павек наслаждался, рисую в своем уме картины замысловатой мести при помощи друидского золота, и как он закончит с инквизитором, буквально сорвав с Экриссара маску, но слабый упрямый голос из самой глубины его сознания задал один вопрос: И для чего? и вся идея запуталась. Никакое мщение и никакие друидские деньги не смогут сделать его опять темпларом, пусть и низкого ранга, не вернут его в привычную жизнь темплара-регулятора, а ничего другого он не знает и не умеет. Приют хорошо подготовил его к жизни темпларом, но все, что он изучал там, совершенно бесполезно теперь, когда он порвал с королем-волшебником.

Он легко мог представить себе реакцию любого жреческого ордена, если он появиться в их школе перед алтарями и заявит, что ему нужно, чтобы они только научили его молиться, а все заклинания он и так знает. Да они засмеют его и будут гнать до городских стен, если вначале не изобьют до смерти за наглость и святотатство. Тем не менее только за дни, проведенные в архивах, он узнал кое-что другое, то, что не изучали в приюте, получил новые знания. Благодаря своему терпению и любопытству, он сумел прочесть и сохранить в памяти несколько дюжин архивных свитков. Ученые в архивах старались избегать его и разбегались как трусы завидев его, тем не менее ему удавалось зажать их в углу и задать свои вопросы, и постепенно он выудил из них теорию элементарного провидения и сложную геометрию небесных сфер влияния.