Юлиана Суренова - Дорогой сновидений

Решительно повернувшись, колдун зашагал прочь от мертвой твари.

"Может быть, на вид она и мерзка, — проговорил встретив его взглядом болезненно блестевших, глаз волк, — но ей, невидимке, и не нужна красота. Она отдала ее, получив взамен яд, которым полнится, словно кровью, ее тело… Этот яд убивает, его запах затуманивает сознание, подчиняя его воле…"

"Молчи, друг, не трать понапрасну силы, — Шамаш наклонился к Хану, поднял на руки. — Скоро мы будем дома…"

"Хозяин, — голова зверя чуть повернулась, глаза заглянули в лицо бога солнца. — Ты должен мне кое-что пообещать".

"Все, что угодно".

"Если я все же умру…"

"Хан!" — Шамаш поморщился от резкой боли, полоснувшей клинком по душе.

"Это может случиться. Ты же понимаешь, — спокойно, даже как-то отрешенно, словно он говорил не о себе, а о совсем другом, чужом существе, продолжал волк, — так вот, если это случится, ты возьмешь себе в спутники другого брата-охотника".

"Нет!" — колдун сжал губы в тонкие синеватые нити, свел брови, меж которыми тотчас пролегли глубокие морщины. Его подернутые изморозью волосы казались совершенно седыми, словно у человека, состарившегося за одно краткое мгновение жизни.

"Я знаю, что прошу очень о многом, знаю, как больно будет тебе исполнить обещание, однако же… Шамаш, так должно быть!"

"Все, кто мне дорог, гибнут…" — в этот миг колдун думал лишь о том, что, если Хан умрет, он уйдет из каравана.

"Это наш выбор, наше право — защищать тебя. Неужели ты не понимаешь, как много для всех нас — и братьев-охотников, и детей огня — значит служение тебе? Оно — то главное, что заставляет нас жить на краю конца… Ты должен обещать мне!"

"Хорошо, — наконец, выдавил из себя Шамаш. Его глаза сощурились: — Но и ты должен мне дать слово, что будешь бороться со смертью, бороться до тех пор, пока будут силы. Когда же они закончатся — ты позовешь меня и позволишь помочь".

"Да будет так…"

…Воздушные тропы, на которые ступил бог солнца, дабы сократить путь возвращения к каравану, быстро донесли их до цели.

Повозки были построены в круг, находясь под защитой толстого кожаного купола. Рядом стояли дозорные, которые, едва заметив повелителя небес, тотчас бросились к нему.

— Господин… — они с тревогой смотрели на бледное, совершенно бескровное лицо Шамаша, священного волка, беспомощно повисшего на руках небожителя.

— Мы поможем… — Вал хотел забрать у бога солнца тяжелое тело раненого животного, но тот не позволил:

— Это моя ноша.

Не повторяя попыток, караванщики пошли с ним рядом, отодвинули полог шатра, пропуская под купол.

— Хозяева каравана еще не вернулись?

— Нет, Шамаш, — прозвучало в ответ.

— Позови меня, когда они появятся, — отодвинув плечом полог повозки, он осторожно положил волка на мягкие меховые одеяла, укрыв шкурой оленя, сел рядом.

Не спуская с четвероногого друга взгляда полных грусти и боли глаз, он ласково поглаживал его по голове, начесывал лоб. Чувствуя, что волк продолжает дрожать от холода, колдун призвал на помощь всю свою магическую силу, спеша согреть с ее помощью зверя. И уже через несколько мгновений в повозке стало так жарко, что на лбу Шамаша выступили капельки пота.

Тепло принесло облегчение раненому. Глубоко вздохнув, он, тихо поскуливая, вытянулся, чуть приоткрыл рыжий глаз, чтобы взглянуть на хозяина.

"Ты грустишь… Тебе больно видеть меня таким… Я не хочу причинять тебе боль!"

"Если так, выживи. Пожалуйста!"

"Я постараюсь. Твое тепло и забота дают мне силы… Шамаш…"

"Да, друг?"

"Я никогда не говорил с тобой об этом прежде… Мне казалось, что это не важно для тебя. Но теперь я понял, что ошибался. Мне следовало все рассказать…"

"Потом. Сейчас главное, чтобы ты выздоровел. Все остальное подождет…"

Волк какое-то время молчал, отдыхая, но потом вновь вернулся к разговору, словно было нечто, не позволявшее оставить его незаконченным:

"Ты знаешь, что я храню в себе память предков. В ней есть и то, что ты должен узнать: дракон, который принес тебя в наш мир, он не погиб…"

"Что ты сказал?" — колдун резко вскинул голову.

"Он жив, Шамаш…"

"Но это невозможно! — растерянно пробормотал тот. — Я не чувствую его… И… Если это так, почему он не нашел меня?"

"Не знаю. Моим родителям была не ведома его судьба, им было дано увидеть лишь миг".

"Он не простит меня… Я повел его на смерть, когда мне была нужна его помощь, а едва необходимость в ней отпала, бросил, забыл, сразу уверовав в его смерть, даже не пробовал найти его, узнать судьбу…" — он тяжело вздохнул, потерянно качнул головой.

"Хозяин! — волк смотрел на него с осуждением. — Рассказывая, я надеялся, что тебе станет легче, что вина не будет более сжигать твою душу своим немилосердным огнем. Но ты перевернул все с лап на спину!"

"Ладно, Хан, не будем об этом…"

"Как хочешь", — волк опустил голову на меховую подстилку, закрывая глаза.

Колдун сидел с ним рядом, хотя мысли его были далеко. Широко открытые мерцавшие ночными звездами глаза не видели ничего, кроме стоявшего прямо перед ними образа дракона. Его губы плотно сжались. "Я найду тебя! Найду, что бы мне это ни стоило! Прости, но я не могу отправиться на поиски прямо сейчас. Сначала мне нужно позаботиться о тех, кто рядом и нуждается в моей помощи прямо сейчас. Но потом… Надеюсь, тогда еще не будет слишком поздно. Прости!" — как бы ему хотелось, чтобы дракон услышал его, понял…

— Господин… — в повозку несмело заглянул Вал. — Хозяин каравана…

— Да, — Шамаш двинулся к краю повозки, но затем вдруг остановился, обернулся к волку, замер в нерешительности.

Хан вновь открыл рыжий глаз:

"Иди. Ему ты нужнее…"

"Я сейчас вернусь", — колдун выскользнул из повозки.

Оказавшись снаружи, он огляделся. Атен и Евсей как раз въезжали под шатер.

Видя, что хозяин каравана с трудом держится в седле, склонившись к самой шее оленя, дозорные поспешили к нему, стремясь помочь спуститься наземь и узнать, что случилось.

— Торговец… — Шамаш быстро подошел к нему, повисшему на руках поддерживавших его с двух сторон мужчин.

— Все в порядке, господин, — тихо, сипло дыша, прошептал Атен, с трудом шевеля сухими, потрескавшимися губами, в уголках которых черными каплями запеклась кровь. — Это просто усталость… Как-то вдруг сразу навалилась… — он виновато взглянул на небожителя, прося простить за минутную слабость.

Колдун пару мгновений, нахмурившись, смотрел на него, затем, недовольно качнув головой, повернулся к Евсею:

— Отнесите его в мою повозку.

Тот кивнул. В глазах летописца был страх, когда даже самая робкая и недолговечная мысль о том, что случится, если брат умрет, заставляла в ужасе трепетать душу, сжимая сердце в ледяных объятьях ужаса.