Татьяна Тихонова - Дьюри

— Ты думаешь, они не смогут ее сделать вновь? — щурясь от дыма, спросил Харз.

— Думаю, нет, — ответила я, — мне кажется, эту флейту мог сделать только человек…

— О права, — вдруг заговорил гемма, — еще в пору прихода людей из Ошкура они похвалялись тем, что силой ума достигли таких высот, каких нам со своей магией не достичь никогда. Тогда все восхищались их железными птицами. Но дьюри говорили своему народу, что у нас есть ардаганы и древние драконы. Так вот тогда же речь зашла о серебряной флейте, на что люди отвечали, что смогли открыть наш мир благодаря своему собственному изобретению. — Лой пошевелил ушами, видимо разволновавшись, — теперь становится ясно, что свою флейту люди сделали, используя нашу.

— Но ты, О, не поняла самого главного, — улыбнувшись, проговорил Харзиен, — с тех пор как ты разрушила флейту Ошкура, их нет в нашей стране. Лишь те, которые не успели уйти…

— Да? — удивилась я, — значит, я ни в чем не виновата, и я не навлекла на вас новые бедствия?! Честно говоря, Харз, ты изрядный… хитрец! — хмыкнула я. — Нет, чтобы сразу сказать. Но тогда, это означает, что их мир закрылся?

Гемма Лой вновь закивал головой.

— Похоже на то, вовремя ты сделала оттуда ноги, — засмеялся он беззвучно, — а то пришлось бы тебе самой выбираться оттуда.

Он замолчал и потянулся за хворостом. Костер почти прогорел, угли тлели и радостно вспыхнули огнем, скручивая сухие ветки. Дрова затрещали, распространяя приятное тепло. Начинался рассвет, и становилось холоднее.

А мне не хотелось даже думать о том, что было бы, если я осталась бы в Ошкуре.

Над темной стеной леса посветлело, и в предрассветных сумерках над поляной носилась летучая мышь, прочерчивая черной полосой серое, набухшее дождем небо.

Гемма дремал, сидя. Его уши и щеки обвисли, как у старого кота. Дьюри спал, уронив голову на руки. Мне же было не до сна. Потому что в слабом утреннем свете становилось ясно, что буквально в пяти шагах деревня.

В густом тумане среди деревьев вокруг нас виднелись дома. Небольшие, под соломенными крышами, они словно стайка нахохлившихся больших птиц расположились вдоль опушки леса.

Вдалеке прогремел гром, глухими раскатами перекатываясь где-то за лесом. И пошел дождь. Крупный, теплый, он застучал по листьям. Дьюри проснулся и, подставив лицо дождю, улыбнулся:

— Хорошо-то как… Пошли в дом, Лой!

Гемма, кряхтя поднялся и пошел к одному из домов. Харз, схватив меня за руку, потащил меня вперед плетущегося сонно геммы.

— Пошли быстрее, тебе надо в тепло! — крикнул он мне.

Вбежав на небольшое крыльцо первого с краю дома, я остановилась. Дождь, прошумев первой сильной волной, теперь сеялся мелко, легкий туман шел от теплой земли.

— Грибной дождь… — проговорила я, — дома у нас сейчас грибная пора…

— На весь день зарядил, — подхватил мои слова гемма. — Ну, пошли в дом, будем чай пить с пирогами…

3

Дом оказался теплым и уютным. Пахло чем-то вкусным, сладким… Домотканые пестрые коврики лежали повсюду в большой комнате. Печь правильной квадратной формы стояла прямо посредине. Вокруг нее, вдоль стен, располагались лавки из светлого, грубо оструганного дерева, такой же буфет с гнутыми ножками. Чувствовалось, что все здесь сделано своими руками. За теплой печкой стоял стол.

Маленькое существо, спавшее на нем, свернувшись калачиком и прижавшись спиной к печке, зашевелилось.

— Опять ты спишь на столе, Ос! — воскликнул недовольно гемма. — Я же просил тебя этого не делать… Маленький он, тепла ему не хватает, вот и топим печку все лето…

Сонное лицо уставилось на меня. Смышленые глаза хитро блестели. Ос вдруг потянулся всем небольшим своим телом, и стало видно, как он мал. Очень мал — с обычную кошку.

— С самого рождения расти перестал, — проговорил опять гемма, беря под мышки малорослика и опуская его на деревянную маленькую кровать, стоявшую здесь же за печкой, — и ноги слабые у него… В тот год, как ему родиться, туманы у нас стояли страшные, с Гурмавальда… И мать его померла от паучьей чумы… Много тогда народу померло.

Ос же сидел теперь на кровати и болтал тонкими ножками. Короткие штаны не скрывали их, руки у него тоже были белые, хрупкие, словно фарфоровые, сам же он, слушая свою историю, теперь с вызовом поглядывал на меня.

— Что это вы, гемма Лой, словно оправдываетесь, — тихо прошептала я, все кутаясь в длинный мокрый плащ, — что ж я зверь какой? Вы мне лучше что-нибудь из одежды дайте, а то я вашего сынишку напугаю своими лохмотьями…

— Это меня-то, — расхохотался вдруг Ос громко. — Даже не надейся! Отец, она говорит, что напугает меня! Ты слышал? — видно было, как мальчишка с пушистыми ушами хорохорился изо всех сил, и больно было на него смотреть.

Лой же, рывшийся в тряпье, забравшись чуть ли не целиком в кованый железом сундук, что-то невнятно пробубнил ему в ответ.

А мне оставалось лишь развести руками удивленно, на что дьюри, усмехнувшись, сказал:

— Ос, накрывай на стол… Есть хочется!

Ос посерьезнел и, щелкнув длинными тонкими пальцами лохматой ручки, что-то шепнул. На стол плавно опустилась тарелка с нарезанным мясом, попадали лепешки, пироги, большой же пирог с вареньем плюхнулся начинкой вниз. Ос зыркнул серыми лукавыми глазами в спину отца и быстренько перевернув руку ладонью вниз, заставив, похоже, тем самым пирог перевернуться. Начинка вся осталась на столе. Но Оса это не смутило. Сделав руку лопаткой, он будто подцепил варенье со стола и плюхнул все это на пирог. И вздохнул с облегчением.

Дьюри, тихо посмеиваясь, уже взял солидный кусок мяса с аппетитными прослойками жира и, завернув в лепешку его, принялся есть. А гемма бросил мне вещи и покосился на сына:

— Молодец, сынок… — видя же, что я со своими тряпками не знаю, куда спрятаться, добавил: — мизере…

Я почувствовала, что покраснела. Но этого уже никто не видел. Я уже стала невидимой. Сама ведь смогла бы, наверное, воспользоваться этим заклинанием.

На всякий случай уйдя за печку и быстро переодевшись, я провела рукой по шее, груди, там где во сне был багровый толстый рубец. Ничего…

По толстому стеклу барабанил дождь. В доме была тишина. Лишь гемма Лой вздохнул шумно, и придвинул стул к столу, да под Осом скрипела деревянно кровать, оттого что он болтал ногами.

Одежда была мне впору. Серое вязаное пончо, по-другому не знаю как назвать эту вещь, и штаны. С удовольствием почувствовав себя вновь одетой, я вышла и, подтащив тяжелый табурет к столу, потянулась за мясом. Гемма Лой улыбнулся, пошевелив ушами: