Анна Ринифе - Город забытых снов(СИ)

Несмотря на то, что было уже за полночь, ужин продолжался.

Лика поднялась к себе в комнату и легла в постель. Снизу по-прежнему доносился смех. Девочка потушила свет ночника и с головой залезла под одеяло.

***

- Я не знаю, почему, но мне кажется, ты единственный человек, который может меня понять. Ты - единственный человек, кому я могу сказать об этом и кому я хочу сказать об этом.

Лика не слышала слов, которые на удивление быстро вылетали из рта Доминика. Всегда молчаливый и сдержанный, сейчас он говорил пылко, даже сбивчиво, а главное - безостановочно. Словно боялся ответа на свою самую первую фразу, свое признание, вытолкнутое из себя с муками Эдипа узнавшего, кто он.

Наконец, в комнате стало тихо. Тишина была свинцовой, под ее тяжестью звенело в ушах и бушевало в висках. Два сердца стучали так, как мелькали бы лапки шустрого кролика, если бы за ним гнался матерый охотник. Эту тишину надо было немедленно разбить, чтобы она разлетелась на триллионы осколков, но где найти подходящее орудие, чем запустить в этого вязкого, холодного и к тому же невидимого врага?

Лика не находила подходящих слов. В голове вертелось только одно, но его ни в коем случае не следовало произносить. В самом деле, что можно ответить человеку, который со всей серьезностью считает, что он вампир? Конечно, можно предложить ему обратиться за некоторой психологической помощью, наверно, можно пошутить, а может, следует просто убраться подальше, оставив беднягу наедине со своими фантазиями. Ни один из вариантов, как назло, абсолютно не подходил.

Доминику нельзя было не верить. В его ледяных глазах было столько отчаяния и боли, что им нельзя было не верить. В этих глазах сверкали айсберги, и, если глаза есть отражение души, то можно было только догадываться, что с ней случилось.

О том, что Доминик странный, знали все. О том, что он считает себя вампиром, благодаря сарказму Лауры, было тоже ни для кого не секрет. Но сейчас он сидел на Ликиной кровати, не двигаясь, скорчившись от напряжения, распахнув два замерзших океана своих глаз, ожидая приговора. И то, что было известно всем, приобретало новый смысл, смысл тайного знания.

- Ведь они говорили тебе, те люди в деревне? Они предупреждали тебя? - Доминик улыбнулся уголками рта, и было невозможно разобрать, чего в этой улыбке было больше - ехидства, презрения, злобы или обиды.

Он встал и вышел из комнаты. Тишина вернулась.

***

Лика почувствовала, что у нее онемели ноги. Она почему-то спала полусидя, поджав их под себя, поперек кровати. Ей было неудобно и тревожно. Девочка вытянулась и стала растирать пощипывающие лодыжки. Что-то было не так. Она чувствовала себя разбитой и виноватой. Опять эти чувства, которым так сложно найти объяснение. После нескольких минут раздумий в ее голове как вспышка блеснула одна-единственная причина - Доминик. Он приходил к ней ночью, он сказал ей, что он вампир. И только ему известно, ради чего он на это решился.

По ногам все еще ползали мурашки. Сквозь щели в задернутых шторах в комнату начало проникать утро. Свет крался по полу, дотянулся до стола, на котором стоял стакан с водой, начал играть с его гранями, складывать радужную мозаику.

Это был всего лишь сон. Один из ее многочисленных кошмаров. Ей приснился Доминик. Это не могло быть правдой.

Лика сделала глоток из искрящегося стакана, узор на полу дернулся и полетел вверх по обоям.

Это не могло быть правдой. Не могло. Быть. Правдой.

***

Жареный цыпленок, приправленный вином и водкой, на ужин стал очередной причиной всеобщей неявки гостей к завтраку. Отдыхала и хозяйка. По обыкновению в гостиной сидели только Лика и Доминик. Никто из них не проронил ни слова. Застывшие в своем предсмертном ужасе птицы тупо сверкали на них своими черными зрачками. Тишина была острой как лезвия лопастей. Каждый еле различимый шорох и каждое прикосновение белоснежной чашки к блюдцу, легчайшее трение тонкого фарфора было как удар ножом в самое сердце. Лика чувствовала себя слоном с десятитонными бубенчиками на шее, который вторгся в чужой дом как раз в тот момент, когда все присутствующие встали, чтобы почтить минутой молчания память безвременно почивших.

Бежать из этой тишины было некуда. Идти в деревню она не хотела. Каждый из живущих там людей напоминал ей марионеточных человечков, которых посадили в картонные коробки, предварительно внушив им, что этот мир прекрасен и лучше мира нет.

Оставался только лес. Вряд ли в это время года в этом был какой-то смысл, но это был единственный вариант.

Лес оказался совсем заброшенным. Здесь было много высохших деревьев, которые давно погибли, но все еще стояли, опершись о ветки друг друга. Некоторые тропинки были преграждены упавшими стволами. Чтобы обойти их приходилось углубляться в чащу, где было еще беспорядочнее. Лика ожидала увидеть серебряную паутину, сверкающую на холодном ноябрьском солнце, золотой ковер из листьев, запоздавшие грибы-одиночки. Но все, что попадалось ей на глаза, - это сухие, вцепившиеся в друг друга ветки, колючие кустарники, отвратительные наросты лишайников и трутовиков, грязно-желтый выцветший мох и разбросанные то там то сям бутылки из-под алкоголя.

Лениво озираясь по сторонам, девочка выхватила из общей неприглядной картины серое пятно за кустами можжевельника. Еще взгляд - и Лику насквозь пронзила ледяная стрела ужаса. Пятно двигалось. Девочка замерла. Перед ней стоял волк. Лика закрыла глаза, снова открыла. Волк не исчез. Огромный, серый и лохматый. Это было безумие, но девочке показалось, что он ей был знаком.

"Волки не нападают на людей", - пронеслось у Лики в голове.

"Волки редко оставляют стаю", - пронеслось еще быстрее.

"Красная Шапочка, где твои пирожки?", - за эту мысль Лика была готова сама себя придушить.

Волк начал рычать. Игра в гляделки ему явно приелась. Спасаться бегством было бы глупо. Лика стояла, затаив дыхание, как мраморная статуя, рискуя оказаться в положении более достойном сожаления, чем безрукое изваяние Венеры Милосской.

Помощь пришла так же внезапно, как и волк: из-за деревьев показался Доминик. Он уверенно шел на противника, обдавая его струей колючих льдинок.

Волку подобный поворот событий пришелся не по душе. Он почему-то не обрадовался возможности удвоить содержимое своего обеда, а начал отступать, обозленно рыча, словно все еще сомневаясь в безоговорочности своей капитуляции. Наконец, он в последний раз щелкнул зубами и потрусил в чащу.

Доминик смотрел ему вслед. Лика смотрела на Доминика. Он не был похож на себя. От его невозмутимости не осталось и следа. На его лице читалось возмущение, смешанное со вкусом победы. Их глаза встретились, и Лика не знала, кого следовало бояться больше - волка или своего спасителя.