Владимир Аренев - Под небом голубым

Но за свечой возвращаться не стал.

7. Он долго шел по коридорам; вокруг, как враг, таилась тишь.

Он вспоминал.

ЧЕЛОВЕК. ВОСПОМИНАНИЯ.

8. Какой-то мудрец однажды сказал: «Сколь ужасен был бы мир, в котором бы все наши желания исполнялись». Впрочем, не исключено, что звучало это как-то иначе; но суть-то не меняется.

Человек хотел увидеть людей — и через некоторое время он их увидел.

9. На закате ящики с колесами и граммофонными раструбами убрались прочь, то ли отказавшись от затеи вызвать человека из-под фонтана, то ли утомившись наматывать круг за кругом рядом с пустым бассейном, выкрикивая свои «…с олин тин йи тин халасэс!» Человек просидел в коридоре еще некоторое время после того, как стемнело. Собственно, на самом деле он впал в забытье отчаяния и оплеванных надежд и очнулся только когда растерянный от навалившегося потрясения разум какой-то своей частью все же отметил: в окружающем произошли изменения. Почти идеальная тишина (если не обращать внимания на капанье воды где-то далеко отсюда, в одном из коридоров) так же отличалась от недавнего шума /… ти зои су римаксэс эзо!…/, как бабочка «мертвая голова» отличается от своей толстой рогатой гусеницы. Человек снял с лица влажные руки и с отстраненным удивлением посмотрел на расцарапанные при падении пальцы. Кровь и слезы смешались в одно, и хотя ссадины уже подсохли, линии судьбы и смерти, а также браслеты жизни влажно поблескивали во тьме и пахли просоленным железом. И когда человек достал из кармана носовой платок и стал протирать им ладони — и вытер — на мгновение показалось, что вместе с влагой он стер и сами линии.

10. В конце концов он отправился в лабиринт коридоров. Это было абсолютно нелогично, даже опасно, и потом, вспоминая случившееся, человек так и не мог определить, что же погнало его в темноту и неизвестность. Конечно, подниматься наверх, чтобы снова повстречаться с ящиками на колесах, не хотелось, но ведь и идти в пустые тоннели, рискуя упасть в какую-нибудь шахту (откуда ж узнать, есть там шахты или нет?..) и сломать себе голову — тоже не лучший вариант. Возможно, здесь сыграли свою роль недобитые надежды, напомнив многочисленные истории-обманки про то, как люди отыскивали подземный ход, входили туда и оказывались в совершенно другой стране. Или же просто-напросто человеку надоело спать на улицах, забиваясь в щели между домами и вздрагивая не от непонятных звуков, а от непонятной тишины.

Так или иначе, он поднялся с пола, бросил рассеянный взгляд наверх, в люк, сквозь который сюда проникал лунный свет, и пошел в коридоры. Эхо шагов торопливо помчалось вслед, стараясь не отстать и не заблудиться.

Это были очень странные коридоры — хотя бы тем, что их назначение оставалось для человека загадкой. Казалось бы, они должны служить функционированию канализационной системы — чему же еще?!.. — но даже ему человеку, далекому от подобных вещей, представлялись так же неподходящими для этой цели, как бутафорский меч — для смертельного сражения. Широкие, с сухими прямыми стенками и ровным, едва выгибающимся в центре полом, коридоры уходили во тьму и оттуда дразнили непрерывным капаньем воды. Человек пообещал себе, что найдет загадочный источник, чего бы это не стоило, и отправился на звук — но нашел лишь комнатку, в которой ему предстояло провести много дней и ночей и, возможно, умереть.

Привыкнув к темноте, он шел, различая очертания окружающего: раздавшиеся в стороны стены, чуть выпуклый пол, низкий потолок. Иногда стены обрывались в том месте, где от этого коридора перпендикулярно отходили другие — но человек ни разу не свернул, хотя вода капала отовсюду, даже из боковых ответвлений.

И вот, в конце концов тоннель перед ним закончился тупиком. Почти тупиком

— глухая стена в одном месте поблескивала дверной ручкой.

«Выход. Это — выход».

Человек уже успел позабыть, что нечто подобное думал, стоя перед дверью в библиотеку; слишком много всего случилось, да он и не желал вспоминать о таких вещах. Обхватил пальцами мертвенно холодный, вялый сгусток света, обхватил и потянул.

Дверь скрипнула и распахнулась.

Шесть ассиметрично расположенных лунных спиц вонзались в пол и заодно делали видимой небольшую комнатку, на пороге которой замер потерявшейся тенью одинокий силуэт. Потом силуэт вошел внутрь и запер за собой дверь, но звуки капающей воды, явившиеся вместе с ним, не пожелали остаться снаружи, и до утра лунные спицы были вынуждены слушать эти звуки, а еше — сонные всхлипы и вздохи, и даже пару раз — рыдания.

11. С приходом утра все меняется — эту истину человек усвоил давно, еще в предыдущей жизни, но только проснувшись на следующий день после своего первого Времени Врат, смог воочию в ней, истине, убедиться. Все переменилось, да так разительно, что он даже засомневался: там ли я, где был раньше.

Поначалу утро ничем не отличалось от множества предыдущих, проведенных в этом проклятом городе. Только и всего, что теперь человек спал в комнатке под улицами, а не на самих улицах. Зевнув, проморгавшись, он поднялся с пола и посмотрел наверх. Через отверстия в потолке увидеть что-либо было невозможно — лоскут ярко-голубого шелкового неба не в счет. Тогда человек решил выйти к фонтану и разобраться, как обстоят дела. В крайнем случае, если появятся ящики на колесах, он всегда успеет вернуться обратно.

Поворачивая эту мысль то так, то сяк, человек, еще не совсем отошедший ото сна, вышел из комнатки и направился к бассейну фонтана. Сон — что-то тягостное, даже жуткое, но сейчас никак не вспоминающееся — не захотел оставаться наедине и последовал за человеком, волочась по полу, словно хвост веревочной петли — за ожившим повешенным. Так они пропутешествовали некоторое время, пока не выбрались (предварительно выглянув и как следует осмотревшись) наружу. И вот здесь-то сон затянулся на его шее.

12. Город изменился. Впервые человек отметил это еще вчера, но тогда голоса целиком завладели его вниманием — лишь сегодня он в полной мере оценил, насколько все изменилось. Впрочем, тоже не сразу. Потому что в первый момент человек решил, что попросту продолжает спать дальше.

Теперь он вспомнил свой сон. Было так: человеку привиделся город — необычный, пустынный, оставленный всеми. Даже эхо ушло (улетело? уплыло?) с этих улиц седых, даже звуки и краски все покинули (так представлялось) тот город. Он шагал, он искал в беспризорных квартирах тень, которой здесь не было, — тень человека. Но — увы — бесполезно любое движенье: люди город оставили, люди сбежали (почему? отчего? — не понять). Без надежды, лишь с упорством отчаянным бешеной мухи (той, которая бьется в оконную стенку и не знает, что стекла прозрачны — и только); с тем упорством искал он людей. Лило солнце лаву плавленных в небе монет, украшений золотых, — и богатство небес застывало на плечах человека, а ветер его остужал, то богатство слепящее. Все же не стерпел человек, побежал, потому что испугался, что вот, вон за тем поворотом, там — последние люди. Промедли мгновенье — и уйдут навсегда. Он бежал. Поднималась пыль, им взбитая, в воздухе жарком, желейном. Он бежал. И безвекие окон проемы (чтобы глаз не смыкали, им выдрали ставни) наблюдали за ним. Он бежал. Мостовые выгинались под ним похотливою кошкой. Он бежал. Переулки кривлялись вдогонку.