Гарри Тёртлдав - Тьма надвигается

Несколько солдат ринулись вперед, подхватили его на руки. Сержант Йокаи вновь принялся ругаться.

— Да, — бормотал он, — сейчас отбились. Потому что у нас против их сюрприза был заготовлен свой, да потому, что рано засекли атаку. Но запускать драконов с палубы! Ублюдки косоглазые, пропади от них силы, очередную скверну придумали.

Иштвану внезапно стал совсем не обидно, что он так и не поучаствовал в настоящем бою. Лучше уж не в таком.

Пекка наблюдала, как студенты заполняют аудиторию, — не самую большую в городском колледже Каяни, но Пекку это не тревожило. Теоретическое чародейство, в отличие от прикладного, не вело становой жилой к славе или богатству. Но без научной теории волшебства никто бы даже не узнал о существовании становых жил, не говоря о том, чтобы научиться черпать их силу.

Опершись о кафедру, она глубоко вдохнула и начала: прежде всего иного — ритуал.

— Допрежь кауниан здесь были мы — куусамо. Допрежь лагоан здесь были мы — куусамо. Когда отбыли кауниане, здесь остались мы — куусамо. Мы, куусамо, здесь. Когда отбудут лагоанцы, здесь останемся мы — куусамо.

Студенты повторяли за ней простые гордые слова. Кое-кто из них сам был каунианской крови — приезжие из Елгавы или Валмиеры, другие прибыли из Лагоаша. Высокий рост, резкие черты лица и светлые — золотые или медные — волосы выделяли чужаков из общей массы (хотя некоторые подданные семи князей, особенно в восточной части страны, могли бы сойти за лагоанцев на вид). Но, откуда бы не явились, они исполняли тот же ритуал. Отказавшимся на лекции Пекки ходу не было.

— Человечество использовало силы, проявляемые и высвобождаемые в становых родниках, еще до начала письменной истории, — начала она.

Студенты принялись конспектировать. Зрелище это не уставало забавлять Пекку. Большинство записывало все дословно, даже если все сказанное уже было им известно. Те, кому суждено преуспеть в избранном ремесле, избавятся от этой привычки. Теория волшебства в конечном итоге к тому и сводилась, чтобы отделять существенное от наслоений случайного.

— Только успехи в развитии как теоретических основ чародейства, так и практического их воплощения позволили нам продвинуться дальше, чем колдуны Каунианской империи, — продолжала Пекка, продемонстрировав классу амулет из янтаря и магнетита вроде тех, которыми пользовались корабельные маги. — Обратите внимание, что эти успехи шли рука об руку. Улучшенные инструменты чародейства позволяли получить новые данные, а те, в свою очередь, позволяли приблизить теорию к наблюдаемой реальности, так же, как новые теории помогали создавать новые инструменты для своего опытного подтверждения.

Обернувшись, она написала на грифельной доске формулировки законов сходства — «сходные причины порождают сходные эффекты» — и контакта — «единожды вступив в контакт, предметы продолжают влиять друг на друга». Почерк ее, как и тело, был мелким, изящным и ровным.

— За кого она нас принимает — за дебилов? — разочарованно прошипела соседке одна из студенток за передней партой. — Об этом знали даже во времена империи.

Пекка кивнула.

— Да, в дни империи два закона уже были известны людям. Наши собственные предки, — студентка, как и преподаватель, была куусаманкой, — знали о них прежде, чем кауниане пересекли Валмиерский пролив и захватили наш остров. Предки дьёндьёшцев открыли их независимо. Некоторые племена дикарей в отдаленных уголках джунглей экваториальной Шяулии и на островах Великого северного моря тоже о них знают. Даже косматые обитатели льдов пользуются двумя законами, хотя эти, возможно, узнали о них от жителей Дерлавая.

По лицу студентки видно было, что она жалеет, что вообще открыла рот. Пекка на ее месте тоже бы пожалела. Но теория колдовства не сожалениями строится.

— Но мы видим перед собой, — продолжала Пекка, — не количественную, а качественную формулировку. Законы сходства и контакта утверждают, что данные эффекты проявятся, но не говорят, в какой форме или с какой силой. Именно этим мы и займемся в предстоящем семестре.

Прежде чем лекция закончилась, Пекка несколько раз заполняла доску формулами и расчетами от края до края, и ей приходилось стирать мел старой фланелевой тряпкой. Когда она отпустила, наконец, студентов, один из них подошел к преподавателю и с поклоном спросил:

— Госпожа Пекка, разве вы не могли очистить доску волшебством, вместо того чтобы марать руки?

— Чародей с большей склонностью к практике справился бы легче, но — да, могла бы. — Пекка постаралась скрыть веселье. Этот вопрос ей задавали самое малое через семестр. Глаза юноши блеснули — он уже собирался задать следующий вопрос, но Пекка его опередила: — Я чищу доску тряпкой, а не чарами, потому что это проще, чем любое заклятье, которое я могла бы наложить. Одно волшебник должен усвоить твердо: если он может что-то сделать, это еще не значит, что должен.

Юноша воззрился на нее с полнейшим непониманием, распахнув глаза, насколько мог.

— Тогда в чем прок от магии, если ничего не делать? — спросил он.

— В том, чтобы знать, что делать, — мягко подсказала Пекка.

Но студент не понял. Это было очевидно. Возможно, к концу семестра до него и дойдет. А может, и нет. Мальчик так молод. Кроме того, для мужчин пределы — это не границы, а преграды.

Юноша отошел, качая головой. Пекка позволила себе слегка улыбнуться. Она ответила еще на пару вопросов, не столь существенных, иначе как для обратившихся с ними студентов: об учебниках и экзаменах. Когда в аудиторию начали заходить, болтая, юноши и девушки и стало ясно, что лекция по кристаллографии скоро начнется, преподавательница ловко смела свои заметки в кожаный чемоданчик и вышла.

За время занятий солнце вышло из-за туч, и оставленные ночным ливнем лужи ослепительно сверкали. Но в Каяни даже летом солнечные лучи казались разбавленными. Куусамо — страна туманов, дождей и мглы, край, где небо из серого становилось сизым, где густой, яркой зелени лесов, лугов и взгорий приходилось отдуваться за тусклые оттенки небесного свода.

Зелень справлялась — так мог гордо похвастать любой куусаманин, и в этом Пекка не отличалась от соотечественников. Однако четыре не то пять лет тому обратно — наверное, пять, потому что дело было еще до войны с Дьёндьёшем, — она провела отпуск на знаменитых золотых пляжах северной Елгавы. Золотистая кожа южанки лучше переносила яростное солнце, чем бледные бока жарившихся на песке елгаванцев, — одно из воспоминаний, которые она привезла домой. А другим оказался поразительный оттенок неба — он и теперь представал перед ее мысленным взглядом так ярко, словно Пекка лежала нагой на пляже. Тогда казавшиеся дотоле невнятными строфы каунианских поэм обрели для нее смысл.