Патриция Бриггз - Призванные луной

Когда я свернула на идущее на север шоссе, в воздухе появились первые снежинки.

Я въехала в Трою, штат Монтана, браня густой влажный снег, который отвлек меня и заставил пропустить поворот, который остался в нескольких милях позади. Я залила доверху бак, попросила рассказать о дороге, надела на колеса цепи и направилась назад, туда, откуда прибыла.

Снег шел так густо, что дорожные рабочие не успевали его убирать. Следы машин, прошедших передо мной, быстро исчезали.

Указания парня с заправки я хорошо запомнила. Снова переехав реку Яаак, я замедлила ход. По сравнению с рекой Кутеней, вдоль которой мне предстоит катить следующие два часа, эта совсем крошечная.

Я внимательно смотрела на дорогу — и правильно делала. Небольшой зеленый знак, указывавший на поворот, почти совсем залепило снегом.

Впереди был виден след только одной машины. Но он свернул на узкую тропу, и после этого я отыскивала дорогу, направляясь туда, где нет деревьев. К счастью, деревья по сторонам росли густо и достаточно хорошо обозначали путь.

Дорога вилась по узкой речной долине, то поднимаясь, то спускаясь, и я радовалась тому, что у меня привод на все колеса. Однажды прямо передо мной пробежала пара чернохвостых оленей. Они бросили на меня раздраженный взгляд и удалились.

Давно я здесь не бывала — тогда у меня даже прав не было. Дорога мне была не знакома, и я начала тревожиться, что пропущу нужный поворот. Но вот она раздвоилась: одна часть обозначена четко, другая, по которой мне и предстоит двигаться, едва видна мне из фургона.

— Что ж, — сказала я Адаму, который непрерывно подвывал, — если мы окажемся в Канаде и ты меня все еще не съешь, мы сможем повернуть и начать все сначала.

Я уже думала, что именно это и придется сделать, когда, завершив очередной подъем, увидела деревянный знак. Я остановила фургон.

На знаке были вырезаны и выкрашены белым на темно-коричневом фоне красивые буквы: «Осиновый Ручей, 23 мили». Поворачивая туда, куда показывала стрелка, я удивилась тому, что Бран разрешил поставить знак, ведущий к нему. Может, ему надоело посылать провожатых — когда я уезжала, он настаивал на том, что нужно оставаться незаметным.

Не знаю, почему я решила, что здесь все по-прежнему. Ведь сама я за эти годы стала совсем другой. Следовало ожидать, что и Осиновый Ручей изменится. Но мне это не нравилось.

Непосвященному простительно подумать, что в Осиновом Ручье только четыре здания: заправочная станция и одновременно почта, школа, церковь и мотель. Дома, расположенные в конце подъездного пути под деревьями, совершенно незаметны. У заправки стояли несколько машин, но в остальном город выглядел покинутым. Однако я знала, что это не так. Здесь всегда есть наблюдатели, но они меня не побеспокоят, если я не сделаю ничего необычного — например, не привезу в своем фургоне мертвого вервольфа. Я остановилась под вывеской «Мотель Осиновый Ручей», очень напоминавшей знак, указывавший на город. Старый мотель был построен в середине прошлого столетия — это было длинное, узкое, без выкрутасов здание, рассчитанное на то, чтобы гости могли оставлять машину прямо у входа в свой номер.

В офисе никого не было, но дверь открыта. С последнего раза как я тут была, ее переделали, в результате она приобрела своеобразное сельское очарование — что гораздо лучше захудалого вида 50-х годов.

Я зашла за стойку и взяла ключ под номером «1». Это специальная безопасная комната Маррока, предназначенная для непокорных вервольфов.

Найдя листок бумаги и ручку, я написала: «Раненый в номере 1. Прошу не беспокоить». Оставила записку в таком месте, где ее не могли не увидеть, вернулась к фургону и подогнала его ко входу в номер.

Извлечь Адама из фургона — задача потрудней. По крайней мере когда я его втаскивала, он был без сознания. Я открыла усиленную металлическую дверь номера и осмотрелась. Мебель новая, но ее немного, только кровать и ночной столик, прочно прикрепленный к стене, — ничего такого, что помогло бы мне перетащить сюда вервольфа вдвое тяжелей меня, не причинив вреда ни ему, ни мне. Крыльца, как в доме Адама, нет — значит, между полом фургона и землей не менее четырех футов.

В конце концов я решила позвать на помощь, чтобы еще больше не поранить Адама. Вернулась в офис и взяла телефон. С незапамятных времен я не звонила Сэму, но некоторые вещи запоминаются навсегда. Хотя именно он был причиной моего отъезда, он первый, на кого я могу положиться.

— Алло! — ответил совершенно незнакомый женский голос.

Я ничего не смогла сказать. Не понимала, насколько рассчитывала сразу услышать Сэма, пока вместо его голоса не раздался другой.

— Марли? Что-то случилось в мотеле? Хочешь, я пошлю Карла?

«Должно быть, у нее стоит определитель номеров», — тупо подумала я.

В голосе звучала тревога, но я его наконец узнала и почувствовала большое облегчение. Не знаю, почему по номеру Сэма отвечает Лиза Стовал, но неожиданное напряжение в голосе послужило мне подсказкой. Лиза Стовал никогда не говорила со мной оживленно.

Кое-что не меняется, но кое-то я просто забыла. В Осиновом Ручье живет около пятисот человек, но только семьдесят из них вервольфы, хотя люди в моем представлении никогда не были большинством. Лиза и ее муж Карл — люди. Марли тоже — по крайней мере была, когда я уезжала. Тогда ей было лет шесть.

— Не знаю, где Марли, — проговорила я. — Это Мерседес, Мерседес Томпсон. В офисе мотеля никого нет. Была бы очень признательна, если бы ты прислала сюда Карла или посоветовала мне, кого еще можно позвать. В моем фургоне Альфа из стаи бассейна Колумбии. Он тяжело ранен, и мне нужна помощь, чтобы поместить его в номер мотеля. Еще лучше, если ты сообщишь мне, как связаться с Браном.

У Брана нет дома телефона — вернее, не было до моего отъезда. Насколько мне известно, теперь у него есть сотовый.

Лиза, как большинство женщин Осинового Ручья, никогда меня не любила. Но она была из тех людей, которым подобные мелочи не мешают поступать правильно.

— Бран и остальные повели новых волков на первую охоту. Марли, наверно, где-нибудь заперлась и плачет. Ее брат Ли был одним из тех, кто пытался измениться. Но у него не получилось.

Я забыла. Как я могла забыть? Последнее полнолуние октября — время, когда всем, кто хочет стать вервольфом, разрешается сделать попытку. Во время формальной церемонии на них нападет Бран или какой-нибудь другой волк, который их любит и надеется, что они выдержат Перемену. Но большинство не выдерживает. Я вспомнила, какое напряжение охватывает город в октябре, и в какую печаль он погружается в ноябре. Для жителей Осинового Ручья Благодарение имеет совсем другой смысл, чем для остальных американцев.