Ясинский Анджей - Воспоминания участника В.О.В. Часть 3

Самочувствие отвратительнейшее. Мокрые рубашка и брюки казались еще холоднее. Спрятаться некуда. Пробовал бежать, не помогает, еще хуже. Когда я совсем было отчаялся, за завесой дождя и снега в стороне от дороги показалось село. Не размышляя долго, напрямик по полю побежал к селу. Если до этого было трудно идти по дороге потому, что она залита водой и раскисла, то по полю, заросшему травой, оказалось еще труднее. Мокрая трава, попадая между пальцев ног, резала кожу на ногах. Высокие стебли растений бьют по лицу, а переспелые зерна на стеблях попадают в глаза. Тот, кто не ходил босиком по мокрой траве, да еще бегом, тот никогда не поймет всего неудобства.

Добежав до первой избы, без стука открываю дверь и вхожу внутрь. В доме сухо и тепло. Из русской печи пахнет чем-то вкусным. У окна на лавке сидит старуха. Моему неожиданному появлению она, видимо, удивлена. Смотрит на меня молча и растерянно. Когда бабка, придя от удивления в себя и обрела дар речи, она без предисловий разрешает мне взобраться на теплую русскую печь. Мои мокрые штаны и рубашку положила сушиться в печку. Я же в это время в костюме Адама и Евы, укрывшись какими-то лохмотьями, отогревал свою душу на печи. Видимо старуха не знала, что делать со мной. Она молча ходила по комнате взад и вперед и все время вздыхала, зачем-то перекладывала вещи с места на место, заглядывала в печь. Потом снова села возле окна на лавку и сказала:

- Ты, парень, долго то не задерживайся у меня.

- Ладно, бабушка. Вот только дождь пройдет. Погреюсь немного бабушка.

- Грейся, грейся. Вишь, как продрог, бедняга. Не дай бог заболеешь. А то и умереть так не долго.

- Нет, бабушка, я живучий. Не умру.

- Кто тебя знает? Этой весной один тоже, вот как ты сейчас, пришел погреться попросился. Я пустила. А он возьми да умри у меня вон там на этой же печке. Беды то потом сколько наделал.

- Нет, бабушка, я не умру. Он тот, наверное, хворый был, а я здоровый.

- Кто вас знает. Одни хлопоты с вами.

Бабка порассуждала некоторое время, одела на голову платок и вышла.

- Скоро приду, - сказала она.

В доме остался я один. Отогревшись на печи, почувствовал такой страшный голод, что начал принюхи­ваться, чем это их вкусно у бабки пахнет. Она же ушла и, казалось, совсем забыла о своем госте. Я даже стал беспокоиться. Вдруг старуха пошла в полицию? Вот это будет сюрприз для меня. Нет, как бы ни было, идти в полицию на голодный желудок неподходяще. Может быть, в доме я все же найду чего-нибудь подкрепиться. Погляжу! Прислушался, никого. Слез с печи. В одежде новорожденного младенца, накрывшись рваным одеялом, начал ревизию. Было неловко ходить по чужому дому в подобном виде. А вдруг кто-нибудь войдет? Позор какой. Бабка потому и оставила меня в доме так смело. Она видно понимала, что в голом виде я не слезу с печи.

Однако кушать хотелось очень. На полочке для посуды оказалось несколько старых сухарей. На первый случай это хорошо. Взяв сухари, быстро влез к себе на печку. Сухари под зубами громко хрустели. Как громко хрустят, возмутился я. Такой хруст старуха и на улице услышит. Проклятый сухарь. До чего же он жесткий.

Вскоре вернулась и сама бабка, в руках она держала крынку с молоком.

- Ого, это хороший признак, - подумал я. Бабка, наверное, добрая и старается для бедного, для меня значит. Вот славно поем. Когда же она достала из печи вкусно пахнущий чугун и поставила его на стол, то я едва удержался на печи. Постеснялся в голом виде.

- Одежда твоя еще но высохла. На вот, одевайся, - и хозяйка бросила на печь старое одеяло. Обедал я, завернувшись в одеяло. Когда после обеда дождь перестал, бабка вынула из печи мою высохшую одежду и сказала:

- Теперь можно идти.

После теплой печки было страшно снова идти в холод и непогоду. Когда я начал расспрашивать о дороге, та без предисловий сказала:

- Ты, парень, ловкий. Сам, без меня найдешь.

- Бабушка, а как же я ее найду?

- А так вот! Думаешь, по тебе не видно, кто ты такой? И откуда взялся? Я только глянула на тебя, так все и поняла. У тебя же в твоей рубашке и в штанах везде листья да семена от травы. А кому это надо ходить по полям да лесам? Известно кому!

- А что, бабушка?

- Да то! Что на всех дорогах в село и из села стоят полицейские посты. Мой дом, куда ты зашел, стоит в середине села. Как бы ты прошел ко мне по дороге? Значит, ты пришел через поле, с задов. Ну и бог с тобой. Иди своей дорогой. Какое мне дело, старухе, до чужих забот? Я ничего не знаю, и тебя тоже не видела. Понял? Вот, намедни, когда полицаи вешали этих, ваших-то, партизан значит, народ смотреть ходил. Я не ходила. Грех это! Старуха перекрестилась. Грех, - повторила она. - Где это было видано, чтобы свой же русский убивал русского? Говорят, что скоро конец света наступит. Все от того, что в бога не стали верить. Раньше такого не было.

После услышанного сразу исчезло желание греться на печи. Вместо приятного наслаждения теплом, противно заныло где-то под ложечкой.

- Спасибо вам, бабушка. Я уж пойду. Вон и дождь уже перестал. Спасибо вам. Я уж пойду. - И без промедления вышел из села.

Дело осложнялось. По горькому опыту я знал, что облавы в лесах не ограничиваются только одним селом. Значит, по крайней мере, весь этот район находится как бы в осадном положении. А в селах стоят неусыпные немецкие полицейские посты. В лесах же в это время идет прочесывание.

Куда теперь податься? Назад? Но ведь они мне нужны, эти партизаны, я их сам ищу. Чего же мне бежать отсюда, да и куда еще бежать, вопрос. Вот они эти партизаны, здесь они. Что, страшно? Полицаев перепугался? Нет, никуда я не побегу! Партизаны здесь, и я их найду! Что будет, то и будет! Зато вместе со своими. Ничего, зайду в первое попавшееся село, узнаю, что и как. А там обстоятельства покажут, как быть дальше.

Вдали, за селом, темной лентой виднелись леса. Но были они еще далеко. Перед лесом стоит село. Чтобы не нарваться на кого не следует в лесу, решил узнать нужные мне сведения в селе. Зайцу попадать на глаза охотнику в лесу, бывает опаснее, чем попасться тому же охотнику, но в другом месте, где он не чувствует себя ловцом.

Перед селом через маленькую речушку проложен мостик, возле - никого нет. Мост не охраняется. Значит, в селе можно никого не бояться. В селе тоже никого нет. Зайду, разведаю, а там и лес рядом. Село оказалось большим, с церковью и даже с каменными домами. Улиц было несколько. Я прошел почти до конца одну из них и зашел в дом, чтобы узнать обстановку. Хозяин неожиданно быстро организовал покушать. В разговоре выяснилось, что это не село, а райцентр Михайловка. С другой стороны села расквартирован небольшой немецкий гарнизон. Полицаев также много. Несколько дней назад райцентр посетили партизаны. Они разогнали полицию, забрали со складов нужное имущество и скрылись. Теперь в район пришли немецкие части и делают прочесывание лесов. Немцам помогает полиция. Для устрашения кого-то возле церкви повесили, а один черный, наверное, узбек или кавказец, перерезанный поперек из пулемета, лежит и сейчас там. Я же прошел крайними улицами села и потому никого не встретил. А может быть немцы, надеясь на свою силу, не боятся партизан и поэтому не выставили охраны. До этого при входе и при выходе из села всегда стояли посты. Хозяин дома принимал меня за партизана и потому все, что он знал, рас­сказывал с видимой важностью, полушепотом, очень спешил и повторялся. Однако страха в хозяине я не заметил, и он все это рассказывал мне с удо­вольствием.