Евгений Лукин - Катали мы ваше солнце

Слобожане инда в коленках просели от неожиданности. Всмотрелись, разинув рты.

— Гля-кося! Никак Кудыка?..

— Он…

— Точно он…

— Держи Кудыку!.. — отчаянно крикнул кто-то, и слобожане кинулись на пришельцев.

Чернава в отличие от привычного к спокойной жизни древореза подхватилась первой. Должно быть, не раз и не два доводилось ей уносить ноги от размахивающей дрекольем толпы. Погорелица дёрнула суженого за пролокотнувшийся рукав с такой силой, что чуть клок не вырвала. Разбрызгивая синевато-серую перемешанную с подтаявшим снегом слякоть, пробежали они мимо Докукиной избёнки, мимо привскочившего Шумка, а по пятам катились топот, плеск, улюлюканье, крики.

— Сто-ой!..

— Держи, лови!..

Шлёпнулся с перелётом, закрутился на скользкой обочине вдогонку брошенный кол…

Ножки, ножки! Уносите головушку!.. Кудыка так и не уразумел, улепётывая, с чего это вдруг обиделись на него слобожане. Не за часы же, в самом-то деле!.. В одном он был твёрдо уверен: поймают — будет плохо.

Взбодрённые страхом и вдобавок не отягощённые ни добрыми шубейками, ни дрекольем Кудыка с Чернавой довольно быстро оторвались от погони. Топот за спиной стал пожиже, хотя криков хватало по-прежнему. Достигнув опушки, догадались оглянуться и увидели, что, разевая рот и размахивая руками, их преследует один Шумок. Без кола.

Остановились, резко выдохнули и двинулись навстречу. Шумок разом опомнился и тоже остановился. Кудыка с Чернавой зашли на него с двух сторон.

— Это… — сказал Шумок, заслоняясь на всякий случай. — Смотрю — бегут… Ну и я тоже…

Ни бить, ни орать на него сил уже не было.

— У вас там что?.. — задыхаясь, выговорил Кудыка. — Чердаки у всех попродырявились?.. На своих бросаетесь…

У Шумка забегали глаза. Шмыгнул носом, утёрся косматой рукавицей, потоптался, беспомощно разводя руками.

— Да тут, вишь, какие дела-то… — смущённо выдавил он. — Указ-то, стало быть, всё-таки царь писал, а не Всеволок…

Кудыка аж обмяк, услышав.

— Да ну?.. А что же князюшка сказывал… Столпосвят-то…

— Ну вот ошибся, значит… — со вздохом отвечал Шумок. — Как только рати поразбежались, он, вишь, и повинную принёс царю-батюшке, и с братом своим со Всеволоком замирился… Грех, говорит, попутал, смутьяны всякие с толку сбили… Ну там, понятно, пир на радостях устроили… у боярина у нашего в тереме. И сейчас ещё, наверно, гуляют…

— А! Так, значит, простил царь князюшку? — обрадовался древорез.

— Да простил… — снова пряча глаза, нехотя отозвался Шумок. — А зачинщиков выдать велел…

— Это кого же? — холодея, спросил Кудыка.

— Кого-кого… Тебя! Кто первый на сволочан напал, когда они золу везли?.. Так-то вот…

Тихонько охнула Чернава. Кудыка стоял столбом — прямо хоть бери его на плечо да неси.

— Деда-то хоть не тронули?.. — выпершил он наконец.

— Да что дед? — взмахнув рукавицами, неистово вскричал Шумок. — Дед от тебя тут же и отрёкся!..

— Врёшь! — не поверил Кудыка.

— Да чтоб мне до утра красна солнышка не видать! Не внук он мне, говорит, больше… Смуту, говорит, затеял, обоз разбил да ещё и часы изладил! Эх! Не послушали меня тогда! Волхвов! Волхвов надо было сначала бить, а потом уже сволочан!..

Голос его вдруг уехал куда-то далеко-далеко, и накрыло Кудыку затмение. Вновь пришёл на память тугомордый отрок в шубейке под малиновым сукном — сунул грубо вытесанный оберег, сказал гнусаво: «А ежели кто обидит, дай только знать…» Тут же, видать, сообразил, что супротив рожна не попрёшь, запнулся — и сгинул вместе со всеми своими дутыми из золота побрякушками…

Потом возник старый Пихто Твердятич, выпучил глаза и, подняв палец, изрёк назидательно: «От гнева властей — первое дело тирлич да жабья костка…»

И наконец выпрыгнула придурковато-хитренькая мыслишка, что в общем-то дед поступил по-хозяйски. Не отрекись он от внука-смутьяна — пожалуй, и двор бы пограбили, и дом разнесли…

Кудыка очнулся. Шумка уже нигде видно не было. Верно, счёл за лучшее убраться подобру-поздорову, пока не вспомнили о нём. Чернава сидела на пеньке, опустив голову, плечи её под ветхим тряпьём вздрагивали. Кудыка сначала подумал: плачет. Оказалось, нет. Не плакала погорелица, а смеялась, правда невесело.

— Ах, дура!.. Ах, дура!.. — приговаривала она, качая рваной по шву шапчонкой-столбунцом.[51] — Ведь знала же, знала… Чего ни коснусь — всё вдребезги…

«Осью бы тебя тележной…» — хмуро подумал Кудыка и даже огляделся, не валяется ли где какая-нибудь поломанная… Понятное дело, что не валялась. Оси-то ведь они — тоже из дерева…

— Вот тебе и шубка на беличьих пупках!.. — продолжала горестно зубоскалить Чернава. — Умыла, называется, бело личико… Куда ж нам теперь податься-то, а, берендей? В слободку — хода нет, к погорельцам — тоже… Пепелюга — он, знаешь, какой злопамятный?..

Тем временем с той самой стороны, откуда им пришлось недавно уносить ноги, показался порожний обоз, снова направляющийся к Теплынь-озеру. Тощие вислобрюхие лошадёнки были те же, что и в прошлый раз, а вот упряжь и санки — новенькие, с топорика да с иголочки. Полозья шипели по чёрно-синей грязи, как гадюки.

Кудыка с Чернавой переглянулись и решили не убегать пока. Лес — рядом, в случае чего — шмыг в кусты и «ау»…

— Эй, чумазые? — поравнявшись, бодро окликнул их первый возчик с заплывшим левым глазом. — Что пригорюнились?

Кудыка нахохлился и не ответил.

— Сердит дядя!.. — заметил сволочанин, оглянувшись на товарищей. — Отмолчался, словно обругал… Погодь! — Он остановил лошадку, пригляделся к Кудыке попристальней, и вдруг расплылся в улыбке, отчего и правый его глаз стал подобен левому. — Братие! Да это ж тот древорез, что на нас с колом тогда набежал!.. Ну точно, он…

Уличённый Кудыка попятился, но сволочане были на этот раз настроены благодушно: похохатывая, разглядывали чумазого супротивника и, судя по всему, зла на него не держали.

— А помнишь, как я тя по затылине-то полыхнул!.. — спросил, осклабясь, другой возчик — головастый жердяй, в плечах лба поуже. — Шишка-то, чай, не сошла ещё?..

Кудыка невольно огладил затылок. Шишка была на месте.

— Слышь, теплынец! Да ты никак с ярмарки? — догадался к общему восторгу тот, что с заплывшим глазом. — То-то я смотрю, наряд у тебя…

— Да нет, это он свататься ездил, — перебил третий, указывая кнутовищем на Чернаву. — Искал, котора личиком побелее…

Все так и грохнули. Кудыка с Чернавой взглядывали на балагуров исподлобья и веселью их не перечили.

— Э!.. — вскричал жердяй, и возчики жаждуще повернулись к нему в ожидании новой шутки. Однако головастый сволочанин смотрел теперь на Кудыку с суровым сочувствием. — Так это что ж выходит? Это выходит, князь-то ваш на тебя всё свалил?..