Гейл Карсон Ливайн - Самая красивая

Иви щедро платила за мое преступление. Я снова двинулась по коридору.

– Дядя выбрал в королевские фрейлины леди Арону, – добавил принц. – Арона знает, как устроен двор.

А я ничего в этом не смыслила.

Мне хотелось пообещать принцу, что я буду верно служить королеве, но я пока не знала, что будет означать верная служба. Мне хотелось пообещать верно служить Айорте, но я ведь собиралась одурачить весь двор. Помедлив немного, я сказала:

– Я постараюсь честно выполнять свои обязанности.

Так оно и будет. Я постараюсь хорошо ей служить, несмотря на ее характер, несмотря на мой страх, несмотря на мой гнев, несмотря на мой обман.

– Надеюсь, вы справитесь. Я также надеюсь, что вы и Айорте послужите достойно.

Мне показалось, что сердце остановилось на целую минуту. Я ничего не слышала, кроме натужного дыхания пса.

Принц заговорил о другом:

– Ваша песня меня утешила.

Не подумав, я ответила:

– А ваша заставила меня плакать.

У меня дома это сошло бы за комплимент. Но может быть, здесь подобные слова означали что-то ужасное?

– Я видел. Благодарю вас. Но ваша песня… Какое утешение узнать, что ваши родные, живущие так далеко, столь же сильно переживали бы за моего дядю, как мы переживаем здесь.

– Мы в своей гостинице «Пуховая перина» любим короля. Отец собирает истории о нем, расспрашивая приезжих. Каждый год в честь его дня рождения мы все вместе – родители, мои братья и сестра – пишем праздничную песню.

– Я бы хотел послушать ваш хор.

Как было бы здорово!

– Мы бы предоставили вам Павлинью комнату, где останавливается герцогиня, – сказала я.

Хотя, конечно, этот номер показался бы ему жалким по сравнению с комнатами в замке.

– А что подала бы ваша кухарка?

– Оленину с огненным перцем. – И я пропела:

Перец в кастрюле —Слюнки так и текут.Перец на языке —Но теперь течет из носа.

Я зарделась. Хорошо хоть в темноте он не мог этого увидеть. Принц рассмеялся, по-настоящему рассмеялся. Учу запрыгал вокруг хозяина, а тот пропел:

Перец на языке —Но теперь течет из носа.

Мне захотелось спеть ему все глупые песенки из своего детства. Я порадовалась, что смогла хотя бы на минуту отвлечь его от грустных мыслей.

Когда мы свернули в новый коридор, принц сказал:

– Вероятно, королева сделала правильный выбор, предпочтя вас. Для нее лучше иметь рядом компаньонку, а не наставницу. Дядюшка поймет.

– Благодарю вас, ваше высочество, – прошептала я.

– Когда она обвинила нас в своем провале на спевке, я ей возразил. А разве вам не захотелось тоже возразить?

Я покачала головой:

– Когда постояльцы сердятся, то лучше им не противоречить, и гнев пройдет сам собой.

– Трудно, наверное, с теми постояльцами, которые дают волю своему гневу?

Как приятно быть королевской особой. Никто и никогда не осмеливается им дерзить.

– Да, но потом, перестав сердиться, они становятся приличными и приятными людьми.

Мы достигли покоев сэра Эноли. Принц Айори взялся за ручку двери, но не повернул.

– Если нам предстоит вместе прислуживать королеве, то вы должны обращаться ко мне просто Айори.

Айори? Айори! Я подумала, что ни за что не смогу это вымолвить, поэтому просто кивнула.

Он погладил пса:

– Учу откликается на «его королевское высокособачество». Ну что, войдем, Эза?

– Да, пожалуйста, принц Айори.

– Айори.

– Не могу.

– Сможете. Да, пожалуйста…

– Да, пожалуйста… – Мой голос упал до шепота. – Ай-айори.

Глава шестнадцатая

Слуга, дежуривший у постели больного во время спевки, сказал, что, пока люди пели, король вел себя беспокойно.

– Но теперь он дышит легче, – заметил сэр Эноли. – Вполне возможно, спевка ему помогла. Сейчас еще рано говорить об этом.

Айори пододвинул стул к постели дяди. Я осталась в дверях, понимая, что мне здесь не место. Я ведь никто королю Оскаро, всего лишь подданная. Рука короля лежала согнутой на одеяле. Кожа вокруг ногтей была грубо обгрызена. Я не имела никакого права это замечать, поэтому присела в поклоне и ушла.

У себя в комнате я так и не смогла заснуть. Перед закрытыми глазами всплывали лица – Иви, Айори, король и мое собственное лицо, но только красивое, как в зеркальце Скулни. Я бодрствовала полночи, а утро встретила разбитая, в тоске по дому.

Пришлось пропеть еще одну детскую песенку:

Я одинока, как вырванный зуб,Одинока, как нежеланная правда,Как рыбка, отставшая от косяка,Гений в толпе дураков.

Потом я написала письмо родителям, рассказала, какое несчастье приключилось с королем. Среди прочего я сообщила:

Вы не поверите еще одной новости. Королева сделала меня своей фрейлиной. Не могу объяснить…

Иначе угожу в тюрьму.

…но это правда. Мне полагается жалованье и земля, в общем, скоро я стану леди.

Я описала им подробности, стараясь придерживаться веселого тона и надеясь, что они не заподозрят ничего дурного. А в конце попросила их поцеловать Имилли, виновницу моей удачи.

Хотя мне хотелось рассказать им об Айори, рассказывать, по сути, было нечего. Ну красивый, даже очаровательный, добросердечный. А еще любит своего пса и не доверяет мне.

Одеваясь к выходу, я перебирала оставшиеся наряды дамы Этель, все как один безвкусно украшенные, все как один отвратительные. То платье, что я выбрала, было кирпичного цвета с фиолетовыми, зелеными и голубыми вставками.

И почему только дама Этель не предпочитает какой-то один цвет?

Выйдя из комнаты, я отправилась к герцогине, чтобы помочь ей собраться в дорогу. Она встретила меня на удивление сердечно и пообещала доставить письмо. Она даже разрешила пользоваться платьями дамы Этель столько, сколько понадобится. И если подумать хорошенько, то это, возможно, было вовсе не проявление сердечности, а, наоборот, наказание!

С большим трудом закрыв набитые до предела сундуки герцогини, я пожелала ей счастливого пути. Она была последней ниточкой, связывающей меня с домом, а скоро я и этого лишусь. Пусть она отличалась несговорчивостью и скверным нравом, но не желала никому зла, и мне будет ее не хватать.

В Банкетном зале я попросила у горничной поднос, чтобы отнести королеве.

Гадая, какой меня ожидает прием, я постучала в дверь королевских покоев. Ответа не последовало. Я снова постучала – и снова не получила ответа.