Рэй Карсон - Книга шипов и огня

«Война прекрасная» учит держаться подальше от власти, ибо власть есть искрящийся ком страха. Что такого в моем Божественном камне, что искры страха так и летят со всех сторон?

Я кладу пальцы на его гладкую поверхность. Даже сквозь ночную рубашку я чувствую теплую пульсацию камня. Если я решу сыграть в эту пугающую игру, то первым делом я должна узнать, что это на самом деле значит — быть Носителем. И чтобы это сделать, мне придется перехитрить Химену.

Я закрываю глаза и начинаю молитву. Господи, ты поместил в мое тело этот камень, чтобы помочь мне стать королевой? Не знаю, какой ответ я хочу получить от Бога.

Теплая ладонь ложится на мой лоб, я открываю глаза. Химена смотрит на меня с ласковой улыбкой.

— Ты выглядишь гораздо лучше, — говорит она. — Щечки порозовели.

— Я и чувствую себя лучше, — отвечаю я ей, улыбаясь.

— Готова поесть? Я могу принести тебе свежей выпечки, может, хочешь холодного сока?

— Нет, благодарю. — В моей голове формируется план, потому что я, кажется, придумала способ, как мне поговорить с отцом Никандро наедине. — Я не голодна.

Глава 8

Священный текст гласит, что все люди равны в глазах Бога, и поэтому раз в неделю слуги сидят плечом к плечу с купцами и дворянами. Когда мы с Хименой впервые попали на еженедельную службу в монастыре Бризадульче, на скамье рядом с нами сидели лишь несколько незнакомцев. Но толпа от раза к разу росла, и вот сегодня все места заняты, а воздух нагрет людьми.

Подозреваю, что я стала причиной возрождения их веры. Все желают хоть одним глазком взглянуть на затворницу-принцессу с загадочным статусом, на иноземно одетую девушку, которая часто посещает священную библиотеку и молится с таким старанием. Я рада, что толпа так многочисленна. Так мне будет проще передать отцу Никандро записку, даже под бдительным присмотром Химены.

Я склоняю голову, когда священники во главе с отцом Никандро поют «Глорифику». Переведенная на плебейский язык, она потеряла изначальную лирическую красоту. Но несмотря на это, ее слова так же отзываются в моем сердце, и Божественный камень отзывается на наше пение радостным теплом.

Душа моя славит Бога; возрадуемся Спасителю,Не забывшему скромного раба своего.Блажен я меж поколений,Ибо поднял меня он из гибели мира.Да, своей Праведной Правой Рукой он поднял меняИскупил свой народ, даровал жизнь ему новую, обильную,Душа моя славит Господа; возрадуемся Спасителю.

Стоя позади алтаря, где сияют молельные свечи, отец Никандро поднимает розу. Это священный сорт — я могу разглядеть колючки даже со своего ряда, — выбранный за его кроваво-красные лепестки и острые шипы. Отец Никандро произносит несколько слов об этом идеальном символе красоты и боли веры, и мы эхом повторяем их за ним.

После гимна освобождению отец Никандро предлагает желающим получить благословение тихо выйти вперед. Вот для чего я села на край скамьи. Подол моей юбки лежит в проходе, и я подбираю его, чтобы дать другим дорогу.

Небольшое количество людей сходится с разных концов храма к месту перед алтарем. Я наклоняю голову, но мои глаза широко раскрыты, и я чувствую, как кто-то идет по проходу позади меня. Мои действия должны быть безукоризненно четкими. Я бросаю быстрый взгляд через плечо — за мной стоит женщина средних лет в сером платье служанки. Я жду, пока она подойдет к краю моей скамьи.

Затем я поднимаюсь и встаю прямо перед ней. Она охает, врезаясь в меня сзади. Я поворачиваюсь к ней и виновато улыбаюсь. Она застенчиво, но искренне улыбается в ответ.

Химена поднимается, чтобы сопроводить меня, но уже поздно. Как минимум один человек будет между нами, и моя няня не сможет увидеть, что будет происходить, когда я буду просить благословения.

Один за другим просители шепчут что-то отцу Никандро. Он молится, потом укалывает палец розовым шипом. Вместе они держат руку над алтарем, пока на него не падает капля крови — жертва. Отец Никандро подносит праведную правую руку ладонью вверх к подбородку просящего, а потом отправляет его к другому священнику, держащему бинт и чашу с гамамелисовой водой.

Когда мальчик передо мной начинает что-то шептать священнику, я медленно поднимаю руку к кушаку, где спрятана записка. Успех моего предприятия зависит от священника, его готовности принять сообщение во время таинства и его способности сохранять спокойствие на лице.

Возможно, я допускаю ошибку и отец Никандро разозлится на меня. Вдруг он прервет церемонию? А если Химена увидит? В конце концов он может и жизнью поплатиться.

Я передумываю и тянусь рукой к кушаку, чтобы спрятать записку обратно, но я недостаточно быстра. Мальчик уже отправился перевязывать палец, и взгляд отца Никандро автоматически опускается на маленький свиток пергамента, зажатый между моим указательным и большим пальцами.

Я становлюсь на место мальчика, прижав записку к груди. Отец Никандро складывает ладонь чашкой и за затылок опускает мою голову ниже и ниже, пока мы не оказываемся лоб ко лбу.

— Ваше высочество, — шепчет он. — Чего вы просите у Бога сегодня?

Рукой, в которой зажата роза, он забирает у меня свиток. В один миг моя записка исчезает в его широком рукаве, как будто он всю жизнь практиковался в интригах.

Он спокойно ждет моего ответа. Я говорю правду.

— Мудрости, — шепчу я. — Мне нужно гораздо больше, чем у меня есть.

В его голосе, произносящем благословление, я слышу одобрение. Укол быстр и глубок, глубже, чем бывает обычно; подозреваю, что под конец священник растерялся. Палец пульсирует, пока мы держим его над алтарем. Жирная капля шипит, упав на горячий камень, и тут же падает другая, поменьше.

Никандро отпускает мою руку и виновато улыбается. Я улыбаюсь в ответ, радуясь, что самой большой проблемой тут стал слишком глубокий укол шипа.

Я отправляюсь в угол, чтобы промыть и перевязать палец, и служанка встает на мое место. Мое сердце колотится от того, что я только что сделала. Я молюсь в надежде, что Химена не видела нашего обмена и что отец Никандро скоро прочитает мое сообщение. «Нам нужно встретиться, — гласит оно. — В первом часу утра, около древних текстов».

После службы я жалуюсь на слабость и ложусь подремать. Нужно поспать сейчас, чтобы суметь выждать время после того, как Химена уйдет в свою комнату. Как и я, она еженощно читает Священный текст, и до того момента, как она задует свечи и ляжет спать, может пройти немало часов.

Из дремоты меня вырывает стук в дверь. Химена откладывает шитье — она кроила просторную юбку из местной ткани — и подходит к двери.