Влада Медведникова - Предвестники Мельтиара

Мы не можем убить его. Я обещал, он будет жить.

Я обещал Арце.

— Он должен жить, — повторил я вслух и запнулся, подбирая слова. — Он наш заложник.

Роща была сейчас слишком далеко, и сил во мне почти не осталось. Но волшебство нельзя остановить, если оно взрезало сердце, — и песня зазвучала, поплыла, окружая врага. Превратилась в волны, сперва тихие, разбивающиеся пеной на краю души, — но с каждым мигом набирающие силу, превращающиеся в оглушительный шквал.

Это шквал затопил врага, яд раскалился, изменился, хлынул сквозь его мысли, — мчался сметая все на своем пути, всю прежнюю жизнь, счастье и горе. И также внезапно схлынул, затих, оставив врага в забытье, лишенном сновидений.

Враг спал, как спит человек после тяжелого дня. Но сияющие росчерки отравы исчезли, и дыхание было спокойным.

Я выполнил обещание, он будет жить.

Не дожидаясь расспросов, я взял Тина за руку и запел песню исцеления. Она забрала остатки моих сил, и, сев на корму, к рулевому веслу, я чувствовал себя прозрачным и невидимым, как ветер в моих снах.

Тин благодарил меня, Джерри спрашивал о чем-то, но я не мог отвечать. Я молча сжимал весло, смотрел вперед и ждал, когда небо начнет светлеть, окрасится рассветом. Но ночь не уходила, сияла миллионами звезд. Млечный путь качался над головой, звал к себе.

В первый миг мне показалось, что мелодия, тоскливая и ясная, звучит там, в небесном сиянии. Но она была ближе, — флейта пела, пронзительно и призывно, но не в сгоревшем Форте, и не по ту сторону неба, — в моем сердце. Нет смысла гнаться за ней — она звучит внутри меня. Нет смысла говорить о ней — больше никто не слышит.

Но потом она смолкла, и я вдохнул встречный ветер. Его вкус сказал мне, что мы миновали пыльную равнину, летим над холмами, уходящими к морю.

— Оставьте меня здесь, — попросил Тин. — Я доберусь, Аник где-то рядом.

— Может, все-таки с нами? — Голос Джерри был встревоженным и усталым. — Может, тебя простят? Ты же столько сделал…

Тин покачал головой.

— Не простят. И я обещал Аник, что буду с ней.

Лодка опустилась. Тин попрощался, поднялся, чтобы выбраться наружу и взглянул на Лаэнара. Тот по-прежнему лежал в забытье, на дне лодки, среди теней.

— Ты уверен? — спросил Тин. — Он враг. Лучше убить его сейчас.

Я покачал головой. Тин вылез из лодки, махнул рукой. Я потянул весло, но в последний миг остановился.

— Тин! — позвал я.

Я хотел сказать: «Тин, война начнется скоро. Совсем скоро». Но я не знал, откуда пришло это знание — от голоса флейты, от мерцания звезд, или из глубины моей усталости. Поэтому я сказал:

— Будь осторожен.

Тин кивнул, и мы взлетели.

Постепенно ночь отступала, восток звал солнце. Предрассветные сумерки затопили землю, холмы сменились полями. Я видел дороги и полосы тумана, цепляющиеся за изгороди и ветви деревьев. Атанг приближался.

Пленник шевельнулся и открыл глаза.

Джерри выпрямился, сжимая ружье. Я опустился на дно лодки и взглянул на врага.

Он смотрел растеряно, но не пытался ничего сделать, не пытался заговорить. Его песня все еще была слышна мне — но стала иной, словно из нее исчезли все сложные звуки, остался лишь изначальный напев, бездумный и простой.

Я понял, что сделал с ним.

Мое волшебство стерло его жизнь, унесло его память — так стирают слова со старого пергамента, чтобы написать новую книгу. Его душа была как чистый лист.

— Лаэнар, — сказал я.

Он встрепенулся, приподнялся, ловя мой взгляд.

Имя не забылось. Может быть еще что-то осталось на этом листе.

— Ты помнишь, что случилось, Лаэнар? — спросил я.

Его взгляд стал непонимающим и беспокойным, в глубине его песни зазвенело отчаяние. В конце концов он проговорил:

— Не знаю… Кажется, ты спас мне жизнь?

Вряд ли стоило что-то объяснять, и наш полет подходил к концу — впереди уже сияло солнце, окрашивало алым белые крыши Атанга.

— Да. — Я кивнул. — Я спас тебе жизнь.

В ту пору звезды сияли ясно, люди и магия были свободны, захватчики еще не приплыли. Там, где возникнет город, были лишь пещеры и пути подземных рек. Там царила темнота, лишь кое-где лучи света падали сквозь проломы в скалах. Но источники силы и жизни сияли в сердце гор, как сияют и сейчас.

Шаэлар покинул родное селение, чтобы петь там, в безлюдной глубине гор. Он пел много дней и ночей, он слился с сиянием магии. Позабыв о времени и о мире яви, он пел бы так еще долго, но в мелодию пробралась тень, тревога заполнила звуки. Шаэлар понял, что пришла беда, и очнулся.

В сердце гор ничего не изменилось: магия сияла, пещеры были безмолвны и безлюдны. Никто не пришел с дурной вестью. Но, зная, что что-то не так, Шаэлар потянулся душой к своим звездам. Ему никто не ответил.

Тогда Шаэлар попытался внутренним взором отыскать близких — но весь мир казался темным. Лишь в глубине лесов и на бездорожье пустошей Шаэлар увидел редкие огни, мерцающий свет. Не все звезды погасли, но оставшихся было так мало, словно по земле прошла смерть и почти никого не пощадила.

В тревоге Шаэлар покинул пещеры и, выйдя наружу, понял, что видение не обмануло его.

Пока он пел, позабыв обо всем, мир постигла беда.

У берегов стояли корабли, их паруса заслоняли небо. Чужаки, приплывшие из-за моря, словно стая саранчи заполонили землю. Всюду, где они проходили, оставались руины селений и пепел лесов. Люди пытались сражаться с захватчиками, но не могли выстоять против них: ведь те привезли с собой оружие, несравнимое с копьями и стрелами, и силу, способную сокрушить магию. Самые сильные песни могли лишь ненадолго задержать врагов, дать передышку.

Глядя, как торжествуют захватчики, и как прячутся в чащах последние звезды, Шаэлар понял, — ни одна магия, ни одно волшебство не поможет сейчас освободить землю. Можно лишь погибнуть сражаясь или спрятаться и выжить, чтобы через десятки и сотни лет, нанести удар.

Сперва Шаэлар пришел в лес, к истокам большой реки, где прятались уцелевшие из южных деревень. Он сказал им: «Ради победы оставьте дневной свет и сияние ночного неба, идите со мной». Не все хотели идти с ним, но захватчики приближались, выжигали леса, и люди согласились последовать за Шаэларом.

Он привел их в сердце гор. Там, под каменными сводами зазвучали песни, магия потекла, превращая дикие пещеры в человеческие жилища. А Шаэлар вновь вышел в мир, искать выживших. Он находил их в разных концах земли: некоторые прятались группами, другие по одиночке, и Шаэлар шел на свет каждого и, одного за другим, уводил их в горы. И, в конце концов, все уцелевшие звезды собрались в каменных чертогах, сияли внутри гор, как в магическом шаре. А захватчики, не встречая больше сопротивления, решили, что полностью уничтожили темный народ.

Тогда Шаэлар собрал всех в самой большой пещере, сказал: «Клянусь, настанет день нашей победы», — и запечатал горы, так что ни один чужак не мог найти путь внутрь.

Так был основан город.

Часть вторая

24

Я смотрела на Лаэнара.

Он казался младше, ветер трепал темные пряди его волос, солнце золотило кожу. На Лаэнаре была одежда врагов — простая и светлая — словно он стал скрытым. Он говорил, но я не слышала ни слова. Он говорил не со мной, смотрел не на меня, я не могла поймать его взгляд.

Лаэнар был так близко, но я не могла прикоснуться к нему, ведь он был по ту сторону зеркала предсказаний.

Я не знаю сколько простояла здесь, склонившись над огромной туманной линзой. Мои руки скользили по холодному стеклу, по поверхности зеркала. Но от моих прикосновений видения не становились ближе и не распадались клочьями тумана — оставались сияющими и ясными, словно я просто наблюдала за городом врагов.

Мельтиар велел нам ждать в зале предсказаний. Мы стояли втроем, держась за руки — я, Амира и Рэгиль — три черные искры под каменными сводами, среди сладкого дымного привкуса и шелестящих отзвуков. Это место принадлежало пророкам, предвестникам Эркинара, — одетые в белое, окутанные прозрачной светлой силой, так не похожей на нашу, — они были тут повсюду. Подходили к возвышениям, где покоились чаши предсказаний, исчезали под темными сводами, появлялись вновь, и обходили нас, как потоки ветра обходят скалы.

Но потом к нам приблизилась одна из звезд Эркинара, молча отвела в дальний конец зала. Сумеречные тени расступились под поверхностью линзы, и я увидела Лаэнара.

Нас разделяло не только зеркало, не только расстояние. Что-то случилось с Лаэнаром, — его взгляд был удивленным и доверчивым, жесты — неуверенными, каждое движение — потерянным и странным.

Что они сделали с Лаэнаром? Он всегда сиял как меч в ночном небе, что случилось с ним?

Мы стояли над зеркалом долго. Минуты утекали, превращались в часы, Мельтиар не возвращался, а мы все смотрели.