Корнелия Функе - Чернильная смерть

Хват, сидевший с Гекко под деревьями в нескольких метрах от них, хрипло рассмеялся.

— Брат у тебя такой же дурак, как ты сам! — крикнул он Силачу. — Только твоих мускулов у него нет, на его беду, так что вряд ли он доживет до старости. Перепелу пришел конец! И что он нам оставил в наследство? Бессмертного Змееглава!

Силач сжал кулаки и хотел броситься на Хвата, но Дориа оттащил его. Гекко выхватил нож и угрожающе шагнул к Силачу — они постоянно ссорились, — но внезапно оба подняли головы и прислушались. На дубе закричал перепел.

— Он вернулся! Мегги, он вернулся! — Фарид чуть не упал, стремглав спускаясь со сторожевого поста.

Костер уже догорел, и только звезды роняли лучи в темный овраг, где разбойники разбили новый лагерь. Мегги узнала Мо, лишь когда Деревяга шагнул с факелом навстречу ему и Черному Принцу. Был с ними и Баптиста. Похоже, все целы и невредимы. Дориа обернулся к Мегги. «Ну, дочь Перепела, — сквозило в его улыбке, — что я тебе говорил?»

Реза вскочила так резко, что запуталась в одеяле, которым укрыл ее Силач. Она растолкала разбойников, окруживших Мо и Черного Принца, и бросилась к мужу. Мегги шла за ней, словно во сне. «Это слишком хорошо, чтобы быть правдой», — думала она.

На Мо был все тот же черный наряд, сшитый Баптистой. Он явно устал, но, похоже, с ним действительно ничего не случилось.

— Все хорошо, все в порядке, — услышала Мегги голос отца.

Он стирал поцелуями слезы с лица Резы, а увидев Мегги, улыбнулся ей так, словно вернулся, как в прежние времена, из обычной поездки к больным книгам, а не из замка, где его хотели убить.

— Я привез тебе гостинец, — сказал он дочери.

И лишь по тому, как крепко он ее обнял и долго не отпускал, Мегги догадалась, что Мо пережил не меньший страх, чем она.

— Отвяжитесь от него! — прикрикнул Черный Принц на своих людей, которые тесным кольцом окружили Перепела и наперебой расспрашивали, как же он сумел уйти из замка. — Скоро все узнаете! А пока выставить двойной дозор!

Разбойники неохотно повиновались. Одни уселись, ворча, у почти потухшего костра, другие разошлись по палаткам, сшитым из одеял и старой одежды, где трудно было согреться в заметно похолодавшие ночи. Мо подвел Мегги и Резу к своему коню (это была не та лошадь, на которой он уезжал), открыл седельную сумку и бережно, словно живых существ, извлек оттуда две книги. Одну он протянул Резе, другую Мегги — и рассмеялся когда дочь жадно выхватила томик у него из рук.

— Да, давно мы с тобой не держали в руках книг! — прошептал он заговорщически. — А ты внутрь загляни! Спорим на что хочешь, таких красивых картинок ты еще не видела!

Реза тоже взяла протянутую ей книгу, но даже не посмотрела на нее.

— Фенолио говорит, что этого миниатюриста использовали как приманку, — сказала она глухим голосом. — Что тебя схватили в его мастерской…

— Это был розыгрыш. Ты же видишь, ничего не произошло. А то как бы я здесь оказался?

Больше Мо ничего не сказал. И Реза не стала спрашивать. Она молча смотрела, как Мо сел на примятую лошадьми траву и потянул за собой Мегги.

— Фарид! — позвал он.

Фарид тут же оставил Баптисту, которого расспрашивал о том, что происходит сейчас в Омбре, и побежал на зов Мо. Он явно преклонялся перед героем. Мегги заметила, что и Дориа смотрит на ее отца с таким же благоговением в глазах.

— Ты не мог бы нам посветить? — спросил Мо.

Фарид опустился между ними на колени и засветил на ладонях танцующий огонек, хотя Мегги видела по его лицу, что он не понимает, как может Перепел, только что чудом спасшийся от солдат Зяблика, первым делом показывать дочери книгу.

— Видела ты что-нибудь прекраснее, Мегги? — прошептал ей Мо, когда она провела пальцем по обведенному золотом рисунку. — Не считая фей, конечно, — добавил он с улыбкой, сгоняя со страницы крылатую крошку, синюю, как небо на рисунках Бальбулуса.

Мо отогнал ее так, как это делал Сажерук — легонько подул между мерцающих крылышек, — и Мегги склонилась вместе с ним над страницами, забыв только что пережитый страх. Она перестала замечать и Хвата, и даже Фарида, который не видел ничего интересного в том, от чего она не могла оторвать глаз: буквы, прорисованные сепией так тонко и воздушно, словно Бальбулус писал их своим дыханием, драконы и длинношеие птицы, уткнувшие голову под крыло, инициалы, тяжелые от листового золота…

Слова танцевали с рисунками, рисунки пели для слов, выводя свою красочную мелодию.

— Это Уродина? — Мегги прикоснулась кончиком пальца к хрупкой женской фигурке на рисунке. Лицо у нее было размером с половину ногтя на мизинце Мегги, и все же на щеке можно было разобрать бледную родинку.

— Да, и Бальбулус позаботился о том, чтобы ее узнавали и много веков спустя. — Мо показал на имя, темно-синей краской выведенное над крошечной головой: Виоланта. «В» было обведено тонкой, как волосок, золотой линией. — Я видел ее сегодня. Мне кажется, она не заслуживает своего прозвища. Она немного бледная и, кажется, довольно злопамятная. Но это удивительно храбрая женщина.

На открытую книгу упал древесный лист. Мо смахнул его, но лист тонкими паучьими лапками вцепился в его палец.

— Смотри-ка, — сказал Мо, поднося его к глазам. — Это что, один из Орфеевых лиственных человечков? Его создания, похоже, быстро размножаются.

— И редко бывают приятными, — отозвался Фарид. — Эти твари, например, плюются.

— Правда? — Мо тихо рассмеялся и сбросил человечка с пальца, как раз когда тот надул губы.

Реза посмотрела на странное существо и резко встала.

— Это все обман, — сказала она. Голос у нее дрожал при каждом слове. — И вся красота этого мира — сплошной обман, она придумана только для того, чтобы отвлекать от тьмы, горя и смерти.

Мо положил книгу на колени Мегги и поднялся вслед за Резой, но она уклонилась от его протянутых рук.

— Это не наша история! — заговорила она так громко что разбойники начали оборачиваться. — Она надрывает нам сердца своим колдовством. Я хочу домой. Я хочу забыть все это наваждение и вспомнить о нем снова, только очутившись на диване у Элинор!

Гекко тоже обернулся и с любопытством смотрел на них. Одна из его ворон воспользовалась моментом, чтобы стащить кусок мяса из хозяйской руки. Хват тоже прислушивался к разговору.

— Мы не можем вернуться, Реза, — тихо сказал Мо. — Фенолио больше не пишет, ты что, забыла? А Орфею доверять нельзя.

— Фенолио постарается для нас, если ты его попросишь. Это его долг перед тобой! Мо, прошу тебя! Эта история добром не кончится!

Мо посмотрел на Мегги, сидевшую рядом с Фаридом с книгой на коленях. На что он надеялся? Что она станет возражать матери?

Фарид бросил на Резу сердитый взгляд и потушил огонек на ладонях.

— Волшебный Язык! — окликнул он.

Мо обернулся. Да, у него теперь много имен. А ведь когда-то его звали просто Мо и больше никак. Мегги уже не могла вспомнить, как это было.

— Мне пора возвращаться в город. Что передать Орфею? — Фарид умоляюще посмотрел на Мо. — Расскажешь ты ему о Белых Женщинах?

Неугасимая, безумная надежда проступила на его лице, как ожог.

— Я ведь сказал: мне нечего рассказывать, — ответил Мо.

Фарид понурил голову и уставился на свои покрытые копотью ладони, словно Мо вынул надежду у него из рук. Медленно поднялся. Он все еще ходил босиком, хотя по ночам уже бывали заморозки.

— Будь здорова, Мегги, — сказал он, легонько целуя ее в щеку.

И пошел прочь не оборачиваясь. Мегги начала скучать по нему, как только он сел на своего осла…

Да, наверное, им и правда лучше вернуться домой.

Она вздрогнула, когда Мо положил руку ей на плечо.

— Заверни книжку в тряпицу, когда закончишь читать, — сказал он. — По ночам тут сыро.

И пошел мимо Резы к разбойникам, сидевшим у догоравшего костра тихо, как дети в ожидании сказки.

А Реза так и стояла с пергаментным томиком в руках и смотрела на переплет, будто видела перед собой другую книгу — ту, что вобрала ее в себя и не выпускала десять лет. Потом она подняла глаза на Мегги.

— Что с тобой? — спросила она. — Разве ты хочешь остаться здесь, как и твой отец? Неужели ты не соскучилась по подружкам, по Элинор и Дариусу? По теплой постели без единой блохи, по кафе у озера, по мирным улицам, где тебе ничего не грозит?

Мегги дорого бы дала, чтобы ответить так, как хотела Реза, но у нее не получалось.

— Не знаю, — сказала она тихо.

И это была чистая правда.

Больна с горя

Мир привелось мне потерять!Не находили вы?Узнать легко его — венокИз звезд вкруг головы.Он вам — пустяк, я ж без негоНе проживу и дня —Молю, найди его скорей —О, Боже — для меня!

Элинор прочла в своей жизни несчетное количество книг, где герой или героиня заболевали от душевных страданий. Эта идея всегда казалась ей очень романтичной, но не имеющей никакого отношения к действительности. Все эти безвременно вянущие юноши и девушки, умирающие только потому, что они несчастливо влюблены или тоскуют по непоправимой утрате! Элинор с большим удовольствием сопереживала их страданиям — как читатель. Ведь люди ищут в книгах именно этого: сильных, никогда не испытанных чувств и мучительных страданий, от которых можно избавиться в любой момент, просто захлопнув книгу. Правильно подобранные слова доводили утрату и гибель до самого сердца, позволяли дегустировать горе, как хорошее вино, и снова ставить на полку.