Виктор Кувшинов - 2_Лэя (Пирамиды астрала – 2)

Однако, между соседскими детьми такой дистанции не было, даже наоборот, Лэя была единственной обладательницей настоящего лонка – а это получше любой игрушки или зверюшки.

"Да! Кстати, где пропадает этот проказник?" – Лэя очнулась от воспоминаний и приподнялась на локте, оглянувшись вокруг: "Где-то по лесу слоняется. Не натворил бы чего опять!" Валяться без дела надоело, а рядом плескалась уже по-летнему теплая вода. Лэя с веселым возгласом бросилась к берегу. Замерла на минутку, опершись на ветку дерева, и заглянула в отражение гладкой поверхности воды в маленьком заливчике. Какая же девушка не воспользуется возможностью хоть на мгновение взглянуть на себя? Вода, конечно, не зеркало, но много и не надо, чтобы полюбоваться стройным телом, покрытым короткой, плотной и шелковистой коричневато-золотистой шерсткой, темнеющей на спине, и резко меняющую расцветку на белую спереди. Участок белого цвета красиво обрисовывал снизу контур золотистой груди и, как бы зауживая талию, немного расширялся ниже пупка и сходясь красивым белым треугольником книзу. Она повернулась, любуясь на себя в профиль: да, ее маленький хвостик, коричневый сверху и белый снизу, вполне может свезти с ума любого мужчину-сэйла. Да еще, если учесть, на какой стройной и соблазнительной фигурке он расположен!

Пока никто не видит, она могла себе позволить полюбоваться собой чуть подольше.

Она повернулась лицом к воде и наклонилась, разглядывая лицо. Шея спереди и подбородок тоже были белые, а на щеках шерстка была золотистой и совсем пропадала ближе к прямому точеному носу и выразительным губам. Она внимательно посмотрела на отражение своих больших, слегка вытянутых к вискам, глаз с изумрудными радужками и вертикальным зрачком, опушенных густой щеточкой ресниц.

Точеные брови красиво контрастировали с белыми веками. Сверху голову украшала шикарная грива золотисто-коричневых волос с легким оттенком красной меди, которая спускалась сзади по шее и немного продолжалась на спине, сужаясь и пропадая в районе лопаток. Лэя была уже достаточно взрослой, чтобы понимать, насколько она красива. Она уже не раз замечала, как у юношей, первый раз встречавших ее, перехватывало дыхание при виде ее стройной и сильной фигуры. А когда им доводилось заглянуть в ее изумрудные очи, они лишались всякого покоя.

Поэтому, сберегая спокойствие окружающих, как мужчин, так и ревнивых женщин, она носила легкий сарафан, хотя крестьянские женщины обычно пренебрегали такой одеждой – зачем одеваться, если и так тепло! Другое дело наряды знати и богатеев – они служили, больше, для демонстрации драгоценностей, чем для прикрытия тела, даже наоборот, подчеркивая наиболее соблазнительные места.

Любуясь своим отражением в воде, Лэя вдруг почувствовала сильный толчок в спину и ощутила себя летящей в воду, прежде чем что-либо сумела сообразить. Вынырнув из воды, она увидела знакомые круглые глаза, невинно уставившиеся на нее, как будто ничего не произошло.

– Ах ты негодник! Хлюп! Я же могла удариться и утонуть!

– Не-а! Ты здесь каждый день тонешь – и все никак не можешь этого сделать. Еще скажи, что не собиралась купаться! – пуговицы глаз сощурились в ехидной усмешке.

Перед Лэей корчил рожицы ее дорогой, любимый, личный лонк – друг и вечный ребенок, защитник и проказник одновременно. Смешное и шустрое бурое плюшево-шерстяное создание было чуть выше пояса Лэе, на толстых ногах и с крепкими руками. Круглые уши и глаза с темной кнопкой носа делали его вид уморительно забавным. Даже когда он грустил, так и казалось, что он прикидывается и готовит очередную проказу. Лонки были вторым разумным видом помимо сэйлов. Они уступали сэйлам в сообразительности, будучи неспособными к чтению или письму. К счастью, вместо того, чтобы уничтожить лонков, сэйлы поняли, что из них получаются лучшие друзья и считали их чем-то вроде священных созданий. А лонки платили за это сэйлам преданностью. Сэйлы были самостоятельны и вели свою сложную социальную жизнь, а лонки обладали свойством привыкать к одному хозяину, смена которого для них была равносильна смертному приговору. Позволить себе взять в семью лонка могли только очень состоятельные сэйлы. Лонков было мало. В лесах жили их дикие племена, но очень немногочисленные, так как они не могли успешно противостоять крупным хищникам. Те же, что жили с сэйлами, так сильно привязывались к хозяевам, что не могли образовывать пар и, соответственно, иметь детей. Только иногда, когда в одной семье сэйлов жила пара разнополых лонков, они могли заводить потомство, и тогда они старались за других – рожали, чуть ли не по ребенку в год. К четырем – пяти годам лонки почти достигали потолка своего развития, как физического так и умственного, оставаясь на всю жизнь на уровне пяти- семилетнего ребенка-сэйла. В это время они уходили из семьи и встречали своего будущего хозяина. Если хозяин им нравился, то через некоторое время, лонка нельзя было больше с ним разлучить надолго, иначе он впадал в депрессию, часто оканчивающуюся летальным исходом, от которого его могла спасти только особь противоположного пола. То есть, альтернативой было только создание новой семьи. Лонки жили почти столько же, сколько и сэйлы. Так что, друг, слуга и ребенок зачастую и для хозяина становился самым близким существом на свете.

Догнав единственного старшего братика по росту, Лэя сообразила, что братик вовсе и не братик, а ее личный лонк. Позже она заметила, что ни у кого в округе не было своего лонка, даже у ее родителей. Это заставило ее задуматься. Как-то деревенские ребята, рассевшись стайкой на обочине дороги, стали наперебой хвастать, у кого какой братик или сестричка. Когда дошла очередь до нее, одна девочка, махнув рукой, заявила:

– А у Лэйки нету ни братьев, ни сестер!

На что ее же старший брат и ответил:

– Что бы ты, дуреха понимала? У нее есть свой лонк! А лонки есть только у королевских родственников, ну вельмож всяких, придворных… – пытался он вспоминать незнакомые слова.

– Так что? Получается, что Лэйка – королева какая-то! А что она тогда у нас в деревне делает? – горячо обсуждали ребята и потом, как по команде, повернулись к Лэе:

– Ты кто? – серьезно насупившись, спросил самый старший парнишка, лет двенадцати от роду.

– Я… не знаю! – растерявшись, Лэя не знала, что ответить и, чуть не плача, метнулась домой.

Она помнила, как наткнувшись на маму на кухне, схватила ее за платье и, уткнувшись в живот, захныкала:

– Почему у меня нет братика или сестрички?! Почему они меня королевой обзывают?! – приставала она к маме, рассержено топая ножкой.

– Ну не всем удается заводить детей, сколько им вздумается! – ответила грустно мама. – Видишь ли, у нас не будет больше детей, поэтому Хлюп будет всегда тебе и братом, и другом, и слугой. Только ты не обижай его – у него нет другого выбора.