Димитрио Мардини - За честь и кровь

И как хорошо, что не пришлось делать этого второй раз! Когда, по указанию Дамблдора, он пятого июня тысяча девятьсот девяносто шестого года вызвал нескольких чиновников на работу, и сам явившись на час раньше – очередная цель была достигнута. Мир поверил в возвращение Волдеморта полностью и безоговорочно, и дурная репутация Министра Фаджа уже не могла этому помешать. А затем – был кратковременный хаос, уже привычно управляемый «из-за кулис» рукой Дамблдора и вот, спустя всего одиннадцать дней, Министром Магии назначен волевой и сильный человек, теперь уже бывший начальник Аврората – Руфус Скримджер.

Резко развернувшись на месте, Корнелиус почти бегом вернулся к столу, зажмурившись, упёрся в его поверхность руками, словно пытаясь найти опору, чтобы удержаться на грани рассудка – на нём сказывался побочный эффект второго преобразования – поспешного и болезненного. Корнелиус прекрасно знал, что в итоге это приведёт к безумию. Губы его исказила усмешка – по крайней мере, до этого ему уж точно не дожить. Открыв глаза, он увидел перед собой бумаги, лежащие здесь уже давно и успевшие покрыться пылью…

…те самые, что просматривал настоящий Руфус Скримджер перед тем, как тоже потерять себя. Тогда, семнадцатого июня, спустя два дня после увольнения Корнелиуса Фаджа, ему даже не пришлось изобретать способ остаться наедине с новым Министром – всё равно традиция требовала, чтобы прежний Министр передавал преемнику контроль над защитой всего комплекса Министерства Магии – причём в том самом месте, откуда эта защита активировалась и управлялась. Дальнейшее было сложнее – всё же Скримджер много лет работал аврором и причинил немало хлопот, не говоря уже о довольно успешном противодействии заклятию «Империус». Однако, сломив его волю, было уже проще простого заставить выпить оборотное зелье и самому принять его облик с помощью заранее приготовленных зелий-активаторов преобразования. Так что менее чем через час из кабинета вышли подтянутый и полный сил новый Министр, обретший полноту власти и его жалкий, униженный и раздавленный предшественник, шатающийся от слабости.

Отшатнувшись от стола, Корнелиус упал в кресло, низко опустив голову. Силы покидали его, казалось, будто мир рассыпается на кусочки – хоть и медленно, но всё же неотвратимо. Столько всего сделано для достижения цели, отмеченной только словами пророчества! Двух пророчеств, если угодно, но вот его-то касается только одно… Пытаясь собраться, Корнелиус вынул из чехла, висящего не шее, свою палочку – ту самую, принадлежащую только ему, давно исчезнувшему в прошлом под гнётом памяти теперь уже двух других личностей талантливому учёному, не сумевшему самостоятельно отомстить за родителей. Точно также он вынимал её тем, последним Рождеством, и позже – тридцать первого мая, когда пытался убедить Гарри Поттера, что Министерству – нет, даже не Министерству, а Министру – нужна его помощь. Как же ему было тяжело видеть ярость и презрение в глазах того, кто так на нёго похож! Того, кто, как и он сам, шёл и продолжает идти указанным ему путём, кого тоже ведёт любовь к потерянным родителям и ненависть к их убийце. Того, кто также – неважно, добровольно или нет, оказался в плену обязанностей, направляемый волей теперь уже умершего Альбуса Дамблдора. И даже вчера – сейчас уже далеко за полночь – когда Корнелиус последний раз видел Гарри – в его глазах он видел такое же…

…недоверие и ярость. Так что радоваться можно было лишь одному – хотя бы его больше не презирают. А вот в глазах его друзей презрения хоть отбавляй – но это уже неважно, это уже совсем неважно, и в глубине души Корнелиус ликует – он понял, наконец, что значили слова пророчества «…и отдаст троим то, что ему не принадлежит…»! Понял в тот момент, когда читал вслух последнюю волю Дамблдора и медленно, словно не веря себе, отдавал Гарри и его друзьям завещанные предметы, пытаясь понять – из чистого любопытства, как же эти вещи помогут уничтожить Волдеморта?

Это воспоминание неожиданно придало ему сил. Упругим движением поднявшись из-за стола, опрокинув тяжёлое кресло на пол, он улыбается сам себе и, не выдержав, начинает смеяться — не привычным за последние годы истерическим хохотом, а смехом счастливого человека, сделавшего всё, что от него зависит, вернувшего себе, вытащившего из глубин личности — волю. Именно волю, а не то жалкое понятие, что люди называют «свободой» – ведь кто свободен, тот был рабом. И только вольный человек сам выбирает, когда и за кого отдать то единственное, что у него по-настоящему есть. Продолжая смеяться, он вновь вспоминал всё лучшее, что было в его жизни, и немало места в этих воспоминаниях, как ни странно, занимал Альбус Дамблдор. От счастья кружилась голова, и Корнелиусу казалось, что вот он – его наставник – стоит сейчас, в этом кабинете, мягко улыбаясь и указывая в сторону двери. Словно наяву зазвучали слова, что он последними слышал из уст Дамблдора: «Запомни, счастье не в том, чтобы совершить невозможное. Счастье – в том, чтобы сделать возможное совсем иным, прекрасным и сильным. Счастье в том, чтобы знать – именно любовь спасёт мир».

Продолжая улыбаться, он шёл к выходу из кабинета и лишь перед самой дверью придал своему лицу выражение, приличествующее Министру Магии, продолжая смеяться в душе.

И на следующий день, отражая атаку Пожирателей Смерти на Министерство Магии, Корнелиус чувствовал всё ту же внутреннюю лёгкость и счастье, согревающее его. Даже чувствуя, что умирает, он – глубоко в сердце – продолжал смеяться. Ему удалось выполнить всё.

Он победил.

***

Альбус Дамблдор, прикрыв глаза, наблюдал с портрета, как Гарри поднимает голову, отстраняясь от Омута Памяти. Незадолго перед смертью Корнелиус Певерелл запечатал свои воспоминания в колбу, спрятав её в заранее обговоренном месте. К колбе была приложена записка, в которой он просил посмотреть эти воспоминания единственного человека – Гарри Поттера, а затем уничтожить их и никогда, ни при каких обстоятельствах, никому не рассказывать правды.

Всё ещё под впечатлением от увиденного, дрожащей рукою Гарри поднял палочку и, произнеся заклятие, навсегда уничтожил содержимое Омута – пообещав себе никогда не забывать этого человека, столь похожего на него самого.

Бросив напоследок на притворявшегося спящим Дамблдора полный какого-то усталого, уже привычного гнева взгляд, он стремительно вышел из кабинета директора, не обращая внимания на хлопнувшую дверь.