Филлип Бругелитт - Девять ворот

Иногда ему казалось, что он слышит мантры священников, предлагающих свои жертвоприношения дэвам — Вайю, властителю ветров, и Индре, правителю Света-Двипы и властителю дождей, в надежде, что их молитвы убедят небожителей пролить чудодейственные воды.

Неожиданно обезьяны перестали пить. Самцы насторожились и подняли головы, их холки ощетинились от страха. Вожак резко прокричал тревогу, и семьи суетливо бросились под защиту леса.

От пронзительных криков обезьян волосы на затылке у Вьясы встали дыбом. «Чего они испугались? — подумал он. — Возможно, водяная змея. Их много здесь в это время дня».

Стараясь отделаться от своей тревоги, он прогнал странный внутренний холод и опустился на холодную поверхность развалин, расстилая свою чотту в качестве подстилки, затем он снял сандалии и сложил ноги в позе лотоса, ухватившись за щиколотки. Приятная ломота ощущалась в онемелых суставах.

Открыв сумку, он достал статуэтку божества. Вьяса никогда не уставал восхищаться мастерством ее создателя. Он боготворил эти слегка утолщенные руки: в одной была разукрашенная раковина, в другой — цветок лотоса. Искусно вырезанная корона из павлиньих перьев украшала его голову.

Он различал отдельные ряды красных, желтых и зеленых цветов, которые образовывали цветистую гирлянду на груди деревянной фигурки. Когда дэвы желали этого, Вьяса действительно мог ощущать запах цветов, но сегодня аромата не было. Яркая краска, покрывающая фигурку, потускнела. Краски на руках и ногах не было. Почему он не заметил этого раньше? Образ дерева кадамба вспыхнул у него в мозгу. Он сидел, глядя поочередно на деревянную фигурку и одинокое дерево возле лестницы.

«Я — мистик в третьей инкарнации», — убеждал он себя, но и сейчас он оставался человеком. Ему нужно перебороть себя, чтобы достичь следующей ступени. Он смел песок с пола. Его подношение должно быть подготовлено, и немедленно. Он должен сконцентрироваться и продолжить себя.

Вьяса достал священную глину из сумки и положил перед объектом медитации.

— Агни, — нараспев заговорил он, взывая к дэве огня, чтобы тот зажег уголь. — Хвала тебе, Агни, ибо ты есть питающие уста всех дэв!

Он задержал дыхание и устремил взгляд на уголь. Загорится ли он? Вернется ли к нему этот день? Уголь, раскаляясь, заискрился.

Вьяса облегченно выдохнул. Он достал из сумки небольшой сверток с зернами благовоний.

— Найана, патагами, баватуми, — повторял он.

Разбрызгивая зерна благовоний и листья кадамбы, раскаленный уголь выпустил облако тяжелого ароматного дыма, вздымающегося в утренний воздух, как раз в тот момент, когда первые лучи солнца высветили трещины на развалинах храма. Восход!

Быстро, но в то же время осторожно, ибо малейшая ошибка могла погубить весь обряд, Вьяса развернул священную глину, отщипнув небольшой кусочек. Стараясь ничего не потерять, он завернул оставшуюся глину и положил ее обратно в сумку. Он положил глину на левую ладонь, добавил несколько капель воды из чаши и растер все в однородную массу. Действуя пальцем как кистью, он отметил на лбу три вертикальных линии, сходящихся в виде буквы V между его глаз — символ трета-мистика, все время нервно поглядывая на солнце.

Он попытался зажать первую бусинку медитативных четок между большим и указательным пальцами, но онемелые пальцы никак не могли удержать округлое дерево, и рука самопроизвольно дрожала. Его ладонь покрылась нервной испариной — и это не была ладонь мистика. Он посмотрел в глаза божества, включая свое зрение. Он вдыхал сладкий аромат благовоний, чтобы включить обоняние. Он прочел священную мантру «Йа Ом», чтобы задействовать слух. Он должен был погрузиться в транс.

Вместо этого вся левая половина его тела, рука и глаз, задрожали мелкой дрожью. Сердце прерывисто заколотилось.

Самка шакала с воем вспрыгнула на колонну храма. Животное извергло огонь и исчезло. Продолжая перебирать четки, Вьяса прекратил чтение мантры, привлеченный каким-то странным шевелением в храме.

Из тени святилища возникла молочно-белая корова и пошла по каменным ступеням вниз. Видение вступило в темные воды озера, медленно погружаясь и исчезая из виду. От того места, где исчезло животное, распространялись круги. Мелкая рябь, нарушившая водную гладь озера, улеглась, слившись с его поверхностью. Вьяса сидел без движения, напряженно вглядываясь в холодную воду и оплакивая свой удел.

Громкий хриплый крик, который не смогла заглушить многометровая толща воды, вырвался из глубины тихого озера, оторвав Вьясу от его мыслей. Он наклонился и стал всматриваться в черную глянцевую поверхность, крепко сжимая четки. Внизу что-то всплеснуло, но темные воды не позволили ему увидеть что-либо, кроме его собственного отражения. Не решаясь поднять глаз от жидкого зеркала, он прислушивался к странным крикам. Белая как снег сова вырвалась из воды, и Вьяса отпрянул, защищая лицо руками, держащими четки.

— Посланец Йамы, бога смерти, — запинаясь, пробормотал он в пустоту своего убежища. Холодные капли скатывались с его лица и рук. Он начал читать мантру «Йа Ом», ища защиты. Пальцы его инстинктивно потянулись к четкам только для того, чтобы обнаружить, что они исчезли.

Он осмотрел свои колени и поверхность руин, но четки висели у него над головой, зажатые в когтях существа. Красные глаза совы мерцали на округлом фоне, образованном расходящимися по радиусу перьями. Вьяса был напуган. Как стрела этот предвестник беды взмыл на невообразимую высоту, пока, исчезая, не превратился в точку, в то время как на абсолютно безоблачном небе материализовалась черная туча. Разрастаясь, темная масса двигалась против ветра, нависая над храмом и застилая едва взошедшее солнце.

Вьяса вновь прочел «Йа Ом», и мантра разрушила иллюзию этой химеры, когда туча накрыла землю. Как саван, она упала на воду вокруг него. Приняв форму двух черных рук, она вспенила спокойную гладь озера. Странный пронизывающий ветер задул с озера, расколовшегося волнами, охватывающими развалины с двух сторон. Ледяной ветер, стелясь вдоль гладкой поверхности, загасил подношение из благовоний и унес уголь в холодную воду, где горячая зола с шипением погасла.

Вьяса развернулся к развалинам. Его сумка, медная чаша, священная глина и даже его сандалии исчезли. В отчаянии он схватил свой посох и прижал его к груди.

— Ты был не слишком проворен, чтобы отобрать и его у меня, — закричал он, обливаясь слезами.

Неожиданно статуэтка божества пошевелилась. Деревянная фигурка наполнилась жизнью. Ее небесные глаза блистали. Твердо стоя на ногах, несмотря на бурю, божество заговорило: