Павел Нечаев - Рыцарь Лета

«Главное, не оставить наконечник в ране», вспомнил он прочитанное в книжках. Осторожно, двумя пальцами он взялся за тоненькое древко стрелы, и дернул. Стрела, чмокнув, вышла из тела, раненый так и не пошевелился, спасенный беспамятством от боли. Сашка на мгновение представил, каково это, когда из тебя выдирают засевшую стрелу, и к горлу подкатил ком. Стрела вышла целиком, с облегчением отметил про себя Сашка, отбросил ее в сторону, и взялся за сапоги. Ухватив крохотный каблук, он осторожно, по миллиметру, стянул сначала один сапог, потом второй. Ему оставалось только надеяться, что он при этом ничего не сломал.

Стянув штаны, он щедро намазал ногу раненого антисептической мазью, и перевязал. Под штанами у человека было все как у людей, но Сашка не стал разглядывать анатомические детали, а снял с эльфа куртку и остатки рубахи. На куртке от плеч и до самого низа были разрезы, у пояса скрепленные пуговицами. Сашка откусил кусачками пуговицы, и стянул куртку. С рубашкой возиться не стал, просто разорвал на куски и снял, все равно она была безнадежно испорчена. Потом он принес с кухни крышку от коробки из-под печенья, положил туда кусок поролона, застелил чистым носовым платком, и уложил раненого туда, под голову положил другой кусок поролона, и накрыл сверху еще одним носовым платком. Человечек по-прежнему был без сознания. Сашка убрал с книжной полки «Незнайку на Луне», «Мушкетеров», отодвинул большую раковину-рапану, которую когда-то, когда Сашка еще был дошколенком, достал со дна моря его папа. На освободившееся место положил раненого, и задвинул стеклянную дверцу. Судя по стреле, того кто-то пытался убить, и Сашка хотел, чтобы он был в надежном месте.

— Ты смотри, он ему еще и помогает! У, предатель! — раздался голос из-за решетки.

— Неблагодарные людишки! Стараешься для них, стараешься, а они заместо спасибо всякой заморской пакости помогают! — поддакнул ему второй откуда-то снизу. Будь на месте Сашки кто-то повзрослее, он бы вряд ли поверил своим глазам, и решил, что у него галлюцинации. Но Сашка, запоем читавший фантастику, с легкостью поверил в реальность происходящего. Подумаешь, эка невидаль — феи в окно влетают, а из отдушин разговаривают домовые. Сашка уже сообразил, с кем имеет дело, зря, что ли, столько книжек прочел? Он подскочил к решетке, и звонко сказал:

— Хочу и помогаю, вам-то что?

— Изменник! Предатель! Вот мы тебе! — в унисон заругались домовые, угрожая Сашке всяческими карами.

— Только попробуйте! — уверенно сказал Сашка, уже раскусивший, что они его боятся больше, чем он их, и добавил: — Вот схожу в Покровский собор, приведу попа, он вам устроит.

— Ахххх, — прошелестело за решеткой, и все стихло, напуганные домовые ретировались. Понятно, что никакого попа Сашка бы не привел — откуда ему денег взять, чтобы заплатить попу? Впрочем, домовые-то этого не знали. Вытирая стол, Сашка обратил внимание, что там, где лежал раненый, все покрыто мельчайшей золотистой пыльцой. Сашка вытер кровь, и пошел на кухню, у него разыгрался аппетит. Пообедав, он посмотрел телевизор, впрочем, не особо обращая внимание на то, что смотрит, мысли его были заняты раненым. Он часто ходил в свою комнату, поверял, как у того дела. Человечек лежал с закрытыми глазами, и только по движению носового платка можно было понять, что он не умер, что он дышит. Если бы не воскресный день, Сашка бы уже летел в библиотеку, читать все, что можно найти о феях. Наступил вечер, Сашка и не заметил, как заснул перед телевизором. Около десяти вечера пришла мама, она весь день провела в гостях у подруги. Мама выключила телевизор и прогнала Сашку спать.

Квартира, где жили Сашка с мамой, располагалась на третьем, последнем этаже старого дома номер 4а по улице Рымарской, в самом центре города. Дом был дореволюционной постройки, с толстыми стенами, сложенными из красного кирпича. После революции большую многокомнатную квартиру, принадлежавшую какому-то преуспевающему адвокату, разделили на несколько маленьких. Во время войны город два раза отдавали фашистам, и два раза отбивали. В результате, большинство старых домов было разрушено, а этот сохранился. Сашкиному дедушке, морскому офицеру, после войны досталось три комнаты, и кусочек выходящего на черную лестницу коридора. Дедушка поставил стенку, отделившись от остальной коммуналки, и превратил их в отдельную квартиру, отделил ванную с туалетом, и кухню с газовой колонкой. Квартира была в неплохом состоянии, хоть от былого великолепия и осталось немного, дом был крепким, с толстыми стенами. Он отличался от домов вокруг, было в нем что-то основательное, настоящее. Благородную черепицу сменило плебейское кровельное железо, а взамен выбитых в дверях парадного стекол вставили фанерки. Несмотря на это, обветшав, он не потерял былого аристократизма. Сашка не променял бы его ни на какой другой. В квартире на потолке еще сохранилась лепка, ажурные гипсовые виньетки, бронзовые ручки на оконных рамах. Дядя Володя, мамин брат, который помогал им с ремонтом, сказал, что рамы сделаны из лиственницы, и менять их не надо, они еще сто лет простоят. В общем, дом был что надо, и если уж где-то и могли быть домовые, то только в таком доме.

Проснувшись, Сашка первым делом кинулся к полкам, проведать раненого. У того все было без изменений, он спал. Мама уже ушла на работу, Сашка сам приготовил себе завтрак, сходил на Благбаз, купил по оставленному мамой списку продуктов. Затем он снова ушел из дому, на этот раз его путь лежал в библиотеку. Перед уходом он оставил у ложа раненого пластмассовую крышечку наполненную водой, на случай, если тот захочет пить.

— Останешься за старшего, — неосознанно подражая дяде Володе, строго сказал он Собаку, перед тем, как выйти из комнаты. Лежащий на серванте Собак зевнул, и прикрыл глаза. Собак был никакой не собакой, а котом. Еще в бытность свою котенком, он как-то раз сделал свои кошачьи дела прямо в туфель Сашкиному папе. Папа ругался, и грозился выбросить «этого собачьего кота» на помойку, но мама не дала, отстояла. Котенок был прелестный, он целиком умещался у мамы на ладони, облезлый хвостик-морковка забавно подрагивал в воздухе. Папа кота невзлюбил, и все время обзывал «собакой». Так и пошло — собака, собака. Со временем последняя буква отпала за ненадобностью, и кот остался Собаком. Он вырос, заматерел, отъелся, стал вальяжен и ленив. Как шутил дядя Володя: «откормили кота до размеров кита». Справедливости ради надо сказать, что никто кота не откармливал. Жили Сашка с мамой скудно, мясо бывало на столе не каждый день, иногда они не видели его месяцами. Собак добывал пропитание охотой, в старом доме мыши водились во множестве, особенно на чердаке.