Денис Шулепов - Кошмарный принц

Теперь это представлено здесь, в музее, в качестве экспонатов.

С популярностью… вернее, с появлением первых солидных гонораров горизонты в отношении собирательства предметов старины для Юрия Клинова значительно расширились. Он сменил обстановку в доме, но даже новая мебель стилизована под старину. И теперь вся неразгаданная никем одержимость представлена посетителям музея, удивляя и вызывая трепет у фэнов. Виктор Ильич огляделся. На втором этаже расположились три огромных комнаты. Виктор Ильич, вооружившись щеткой-смёткой и колбой с салфетками, двинулся к кабинету-студии, где модный писатель творил шедевры.

Кабинет как кабинет, Виктор Ильич понятия не имел, почему Юрка называл его студией. Понятия Виктора Ильича ограничивались тем, что студия — это помещение, где есть ударная установка, куча колонок, микрофон для записи, синтезатор, гитары, приставленные к стенам, и постеры с рок-н-ролльными звездами на этих же стенах. А здесь? Даже паршивого радиоприемника нет! Старый, не искусственно состаренный, а именно старый (возможно, единственный по-настоящему древний предмет мебели) — письменный стол. Напротив стола этажерка во всю стену. У другой стены — жесткий диванчик в стиле рококо и окно. Вот что представлял собой кабинет-студия.

Виктор Ильич включил торшер, кремовый абажур-зонтик под самым потолком осветил кабинет мягким светом. Смотритель принялся за работу.

Когда вечная пыль была побеждена на этажерке, Виктор Ильич повернулся к столу. Чтобы вытереть пыль, следовало убрать всё со стола. Громоздкий будильник «Восток». Письменный набор с двуглавым орлом царской России. Пять совершенно одинаковых металлических статуэток египетских кошек. Портретную рамку с неизменной надписью, выведенной на принтере: «свято место пусто». Лампу с небольшими конусовидными плафонами.

Стопку бумаги с края стола. И три листка со стальной ручкой «Waterman», лежащие так, словно писатель вот-вот сейчас придёт и начнёт писать новый роман или рассказ. Виктор Ильич отодвинул от стола единственный предмет мебели, напоминающий о том, что на дворе двадцать первый век, — офисное кресло. Он вдруг задумался, а почему черновой вариант произведений Клинов всегда писал ручкой на бумаге и лишь потом переносил материал в компьютер? Стенографии Кошмарный Принц не обучался и скорописью не владел, так неужели рука успевала за вихрями мыслей? Размышляя, Виктор Ильич впервые нарушил установленные самому себе правила: ничего не трогать без надобности, ни к чему не прислоняться и никуда не садиться. Он сел за стол.

Глава 2

СОНИ ЕДУТ ДО КОНЕЧНОЙ

Глава 3

Виктор Ильич прочитал ещё раз то, что только что написал. Чушь какая-то… но что-то в ней есть. Склерозом Виктор Ильич не страдал, но вспомнить фразу не мог, сколько ни тёр нахмуренный лоб. Он знал, что вспомнит, всегда вспоминал. Недавно вспоминал, как зовут Алексея Баталова и не вспомнил, пока не отвлёкся убежавшим из турки кофе. Так бывает, досадно только, что вспомнить-то хотелось немедленно.

Виктора Ильича отвлекла новая мысль, от которой по хребту пробежал омерзительный холодок, а на висках выступили бисеринки липкого пота. Он не помнит, как писал фразу! Он помнит, как задумался, он помнит, как сел за стол, но он не помнит, как брал в руку «Waterman». А колпачок с ручки снят. И фраза…

— Сони едут до конечной, — проговорил Виктор Ильич.

Он посмотрел на полки над столом с книгами Юрия Клинова. Может быть, это название одного из романов? Виктор Ильич пробежался по корешкам томов, но нет, ни одно название и близко не подходит. «Сони едут до конечной» — из иной оперы, и это сейчас заботит меньше всего. Вопрос ставится иначе: как он умудрился написать то, чего не помнит, что писал?

— И зачем? — хрипло спросил Виктор Ильич у металлических египетских кошек.

Вернулся к листку со странной фразой, выведенной каллиграфическим почерком со слишком уж правильными округлостями букв. Смотритель писал так разве что в первом классе в специальной тетрадке для правописания. Его буквы всегда заострены и завалены на левый бок, а последние лет десять, когда пальцы скрючило артритом, и вовсе выплясывают дерганые вензеля. Виктор Ильич порывисто встал и опрометью выскочил в коридор. Его охватил страх. Наверное, таким испуганным он чувствовал себя только однажды, когда в далёком 1981-м их разведывательный батальон попал в засаду моджахедов в Машхадском ущелье. Но там был ад войны, дикий и безжалостный не только для новобранца, здесь же творится какая-то дьявольщина, не укладывающаяся в голове мужчины. В коридоре Виктор Ильич опомнился, вытер платком пот с лица и пробормотал:

— Что же это я? Рехнуться вздумал? Ну задумался, ну написал…

Виктор Ильич оглянулся на неприкрытую дверь рабочих апартаментов Юрия Клинова, и непреодолимое желание приложиться к горлышку креплёного заставило его кубарем скатиться вниз по винтовой лестнице. Желание настолько чёткое и чистое, что Виктор Ильич не подумал сопротивляться, хоть и пил в последний раз, дай Бог памяти, лет пять назад.

«Подлодка» — наверно единственный приличный бар города. Его-то и собрался посетить Виктор Ильич. Маршрутку не пришлось долго ждать. Он садится спиной к водителю «Газели», расплачивается и вдруг замечает на запыленном окошке двери наклейку: «НЕ ХЛОПАЙ!», чуть выше ещё одну: «МЕСТО ДЛЯ УДАРА ГОЛОВОЙ». Тут его осеняет, и он вспоминает, где видел фразу, которую написал.

— Тихони едут до конечной, — сказал он пустому салону.

— Где? — спросил водитель, услышав голос.

Виктор Ильич сконфуженно попросил высадить его на следующей остановке. Напиваться расхотелось.

Он пешком возвратился к музею. Всё произошедшее казалось наваждением и невероятной глупостью. Безобидная ироничная картинка с воющим на луну волком, приклеенная над дверью одной из городских маршруток, однажды мимолетно вклинилась в мозг, вот такая петрушка!

— Я устал и всего лишь задремал, сев за стол, — уговаривал себя смотритель. И покуда добрался до музея, успел поверить своим словам.

Завтра понедельник, музейный выходной. Надо выспаться, решил Виктор Ильич.

Спал отвратительно. Снившийся сон не дал покоя, но стоило пробудиться, как остатки сна растворились в солнечных лучах беспамятным облаком. Виктор Ильич ставил будильник, но, проснувшись, не отключил его… Просто созерцал потолок и ждал трезвона.

Будильник затрезвонил.

Смотритель заставил себя встать. Предстоит работа, которую он обычно выполнял за ночь. Прежде ночью работалось не в пример лучше, чем днём, и он надеялся, что одна ночь привычный график не изменит и впредь подобные казусы в размеренной жизни не будут иметь место. Очень надеялся, давая себе зарок, не отступать от своих же правил, а в особенности: не садиться на экспонатные стулья и тем более — за экспонатные столы.