Кристофер Банч - Король-Демон

Ее верхняя губа покрылась тонкой пленкой испарины, и Маран медленно слизнула ее.

— Разве это не моя задача? — хрипло произнес я.

— Я ничего не имею против.

Склонившись к Маран, я поцеловал ее, и наши языки переплелись друг с другом. Ее корсаж, застегивающийся с двух сторон наподобие армейского колета, упал, открывая торчащую упругую грудь с твердыми налившимися сосками. Медленно раздвинув ноги, Маран задрала платье, обнажая стройные бедра. Нижнего белья на ней не было. Откинув голову назад, на камень, она подняла ноги, обвивая ими мои бедра.

— Да, Дамастес. Вперед, я жду!

Мы вернулись к экипажу с самым невинным видом, не обращая внимания на смятую одежду. Отведя Карьяна в сторону, я напомнил ему, что командирам очень не нравится, когда нижние чины отменяют их распоряжения, — а именно так он только что поступил с легатом Балком.

— Так точно, господин! Надо было позволить этому щенку броситься в погоню, чтобы его там пристукнули, а с ним в придачу еще много достойных воинов. Покорнейше прошу прощения. Если такова будет воля трибуна, пусть он снимает с меня лычки, и я снова стану простым всадником.

Выругавшись, я заверил Карьяна, что, хоть я и трибун, ничто не помешает мне отвести его за конюшни и вернуться оттуда одному, — раз он хочет перевести наши отношения на такой уровень. Похоже, мои угрозы не произвели на него никакого впечатления. Карьян, служивший мне спустя рукава в мирное время и буквально преображающийся в тяжелую годину — он уже с полдюжины раз спасал меня от верной гибели, — относился с презрением к чинам, кто бы их ни носил, другие или он сам. Произведенный в капралы, он при первой же возможности впутывался в какую-нибудь историю и тотчас бывал разжалован. Я уже семь раз вручал ему лычки и восемь раз снимал их.

Но я считал Карьяна частью атрибутов, которыми я обладал как первый трибун. Кроме того, мошенник приносил мне удачу. Кое-кто называет меня Дамастесом Прекрасным, что меня весьма смущает, хотя, вынужден признать, я действительно люблю яркие наряды и иногда даже сам их придумываю. Всем известен также отряд моих отборных телохранителей, Красных Уланов, бывалых вояк, закаленных в бесконечных стычках на границе, добровольно изъявивших желание служить мне верой и правдой. Седла и сбруи лошадей, а также сапоги и шлемы отделаны красным. Древки пик также выкрашены в красный цвет, и даже латы с помощью колдовства тоже приобрели красноватый оттенок. В бою Красные Уланы снискали себе славу, как нельзя лучше отвечающую их прозвищу.

Кроме того, у меня есть 17-й Юрейский Уланский полк, который я считаю «своим», поскольку именно его мне доверили, когда только назначили легатом. Император ворчал, когда я попросил его позволения отвести 17-й полк от границы. Однако порученное мне дело было настолько важным и сложным, что я мог воспользоваться для достижения цели любыми средствами, какие только считал нужными.

Сейчас я попросил Маран сопровождать меня не только потому, что слишком большую часть нашей супружеской жизни мы проводили далеко друг от друга. Моя жена обладает несомненным дипломатическим даром. Я надеялся, что смогу сохранить в Каллио мир и спокойствие, дав Маран возможность воспользоваться своим талантом.

Когда мы с императором пробудили демоническое чудовище, расправившееся с Чардин Шером и его черным колдуном Микаэлом Янтлусом, пламя восстания погасло. Это поняли все — все, кроме каллианцев.

Снова и снова жители Каллио восставали против своего справедливого императора. Иногда эти выступления носили организованный характер, но по большей части все ограничивалось стихийным бунтом толпы. Что хуже, каждый, похоже, считал себя душой повстанцев. Каллианцы исстари кичились своим превосходством над всеми остальными жителями Нумантии, но при этом раньше они всегда отличались законопослушанием. Увы, теперь это осталось в прошлом.

Не имело никакого значения, является глава провинции, назначенный императором, тираном-самодуром или безвольной тряпкой; правит он, подчиняясь здравому рассудку и закону, или же опирается на силу меча, ублажая свои капризы; уроженец он Каллио или же чужак в здешних краях. Как только он потребовал от каллианцев присягнуть на верность императору, сидящему в далекой Никее, снова пролилась кровь.

В крупных городах пришлось разместить военные гарнизоны, основные дороги патрулировали отряды всадников, а гонец, отправлявшийся со срочным донесением, был вынужден брать с собой вооруженную охрану, если не хотел очутиться во рву с перерезанным горлом. Даже купцов и мирных путешественников, которым не было никакого дела до правителей, выяснявших отношения друг с другом, безжалостно убивали или захватывали в плен с целью выкупа.

Четыре сезона назад император назначил своего брата Рейферна принцем-регентом Каллио, рассчитывая, что эта провинция отнесется с уважением к фамилии Тенедос и успокоится.

Его надеждам не суждено было сбыться, и вот сейчас я направлялся в Каллио в качестве военного наместника, имея приказ императора любыми средствами не допустить, чтобы его брат потерпел неудачу, как случилось со всеми предшественниками, и выставил на посмешище гордую фамилию Тенедос.

Рейферн Тенедос был старше своего венценосного брата Лейша и внешне совершенно на него не похож. Он был высокий, в то время как император не отличался большим ростом, худой, тогда как Провидец вечно боролся с маленьким брюшком. Его овальное вытянутое лицо обладало своеобразной красотой. Круглолицый император еще совсем недавно был по-мальчишески привлекателен, но бремя власти быстро его состарило. Сейчас казалось, что разница в возрасте в пять лет, бывшая у нас с императором тогда, когда я с ним впервые встретился, увеличилась по меньшей мере вдвое.

Но самое разительное отличие было в глазах. Горящие жарким пламенем могущества глаза императора приковывали взгляд собеседника, в то время как глаза Рейферна были блеклые и какие-то линялые и все время смотрели куда-то в сторону.

Мы с Маран раза три-четыре встречались с Рейферном при дворе, обмениваясь лишь парой учтивых фраз. Если бы он не носил фамилию Тенедос, уверен, я бы уже на следующее утро не вспомнил, как он выглядит и о чем мы с ним говорили.

И репутацию вот такого «вождя» я должен спасать.

Но я давно привык к тому, что император бросал меня в самое пекло. В последнее время покой мне только снился.

Одиннадцать лет назад я, двадцатилетний легат, торчал в захудалом гарнизоне на дальней границе. Через три года, став первым трибуном, заняв высшую ступень в воинской иерархии, я в кафедральном соборе Никеи, столицы Нумантии, провозгласил Лейша Тенедоса императором всей Нумантии, возведя на престол сильного и мудрого правителя и положив этим конец бредовым капризам Совета Десяти.