Гарри Тёртлдав - Мечи легиона

Ничего не заметив, видессианин продолжал — у него было превосходное настроение:

— Познакомься с моей дражайшей половиной — Зенония. А эти три оболтуса — мои сыновья: Зетий, Стотий и Боэтий. Дорогая, это — знаменитый Скавр, тот, что побил и намдалени, и гусеперщиков-бюрократов, будь они неладны. — Арсабер подмигнул трибуну. — Держу пари, что гусеперщики-то оказались покрепче «игроков».

— В некоторых случаях — да, — признал Марк, кланяясь Зенонии — невысокой, оживленной, довольно приятной на вид женщине лет тридцати. На ней была длинная шерстяная юбка, куртка из кроличьего меха и яркий шелковый платок. Затем, приняв суровый вид, трибун торжественно пожал руку Зетию, которому едва ли исполнилось шесть лет. Двое других были слишком малы: Стотию — года два, а Боэтий вообще путешествовал на руках у матери, завернутый в теплое одеяло.

Арсабер сиял. Сейчас бандит казался просто олицетворением примерного семьянина. Не будь на Арсабере цветастой одежды и не виси на его поясе кривой тесак устрашающего вида, его можно было бы принять за благонамереннейшего из граждан богоспасаемой Столицы.

— Нам пора, — объявил он, — иначе мы опоздаем на жареных перепелок к кузену Драю.

Обменявшись дружеским рукопожатием со Скавром, разбойник удалился.

Трибун поймал себя на том, что смотрит на свои пальцы. Неплохая идея — пересчитать их после того, как они побывали в руках у Арсабера. Тот вполне мог спереть у Марка мизинец-другой.

На всякий случай трибун похлопал себя по груди. Но ожерелье, благодарение богам, оказалось на месте.

Эта случайная встреча опечалила Марка. Семейное счастье Арсабера болезненно напомнило ему о том времени, когда они с Хелвис жили вместе. Но кровные узы, связывающие Хелвис с намдалени, оказались крепче ее любви к Марку. Ребенок, которого она носила, сейчас чуть младше Боэтия. Но Хелвис — далеко, в княжестве Намдален. Скавр даже не знал, кто родился, мальчик или девочка… Сын или дочь…

Давным-давно, в юности, Скавр обучался философии в школе стоиков. От своих учителей трибун знал, что человеку не следует склоняться перед смертью, болезнью, оскорблением, предательством, интригами. Да, эти идеи сами по себе весьма благородны. Но когда Марк столкнулся с предательством, философия оказалась бессильна.

От воспоминаний об Италии Марк перешел к другим — о римлянах. Тех римлянах, что уцелели, несмотря на все испытания и беды, обрушившиеся на них в новом мире. Во многом Марку не хватало соотечественников даже больше, чем Хелвис и детей. Только римляне говорили на его родном языке, только они разделяли память о прошлом, которое было безнадежно чужим для видессиан.

Марк знал, что легионеры провели беспечальную зиму в Гарсавре, на западе Империи. Лаконичные записки Гая Филиппа оповещали об этом трибуна — время от времени. Старший центурион, несравненный воин, едва владел тайнами грамоты. Корявые строки его посланий не могли заменить Скавру живой встречи с легионерами.

Расплескивая сапогами тающий грязноватый снег, Марк прошел мимо длинного гранитного здания, где располагались имперские архивы и тюрьма. Мрачное настроение постепенно рассеивалось. Наконец Скавр улыбнулся и сунул руку за пазуху, чтобы еще раз прикоснуться к ожерелью. Насколько ему известно, сейчас Алипия Гавра роется в архивных документах, собирая материал для своей исторической книги.

Этим она занималась и несколько месяцев назад, в День Зимнего солнцестояния. В ту ночь их отношения перестали быть просто дружескими…

Однако встречи случались куда реже, чем хотелось бы Марку. Алипия была племянницей правящего Императора, скованная по рукам и ногам дворцовым этикетом. Кроме того, у нынешнего Императора до сих пор не имелось прямого наследника.

Римлянин старательно гнал от себя мысли об опасности, которой подвергается. Если его связь с Алипией будет раскрыта, пощады ждать не придется. Туризин еще не слишком уверенно сидит на троне. Вне всяких сомнений, Гавр увидит в Марке еще одного рвущегося к власти офицера, который к тому же пытается укрепить свои позиции любовной связью с принцессой.

Но площадь Паламы изгнала из мыслей все тревоги. Если город Видесс, подобно микрокосмосу, отражал космос огромной многонациональной Империи, то главная площадь столицы вобрала в себя все лики Великого Города. Здесь появлялись товары изо всех уголков мира. Торговцы со всех краев света бойко торговали ими.

Несколько кочевников-хаморов пересекли Видесское море. Они прибыли от дальнего форпоста Империи в степи — города Присты — и теперь выкликали дары Пардрайской степи, предлагая покупателям топленое сало для свечей, мед, воск. Небольшую лавку установили на площади и великаны-халогаи — суровых северян легко было узнать по волосам льняного цвета, заплетенным в косы. Здесь торговали мехами и янтарем.

Караваны с Запада все еще продолжали прибывать в Видесс — им не могла помешать даже война с Йездом. Они привозили на продажу шелка, пряности, рабов, сахар, но главное — превосходное оружие, которым испокон веков славились макуранские мастера. Увы! Теперь цивилизация древнего Макурана пала под натиском захватчиков-йездов.

А вот и намдалени. Торговец с Востока плюнул под ноги видессианину — имперец со скучающим видом предложил слишком низкую цену за груз эля. Другой намдаленский купец стоял возле прилавка с ножами и кинжалами и вовсю нахваливал свой товар.

Поблизости хатриш — худой, невысокий человек, который походил бы на хамора, не одевайся и не говори он как видессианин — яростно торговался из-за какой-то мелочи с купцом. Один, кажется, пытался всучить другому груз строевого леса.

Рядом с чужеземцами торговали и сами видессиане — гордые, умные, ловкие, шумные, живые, скорые на язык. Эти не задумаются ответить на оскорбление и еще быстрее отправят назад бранное словцо.

В толпе бродили музыканты, распевая песни и аккомпанируя себе на лютнях, барабанчиках, мандолинах или пандурах, у которых был мягкий, печальный звук. Марк, начисто лишенный музыкального слуха, старался по возможности обходить их стороной.

Некоторые из местных жителей не утруждали себя подобной любезностью.

— Эй, почему бы тебе не утопить бедного кота и не прекратить его мучения? — крикнул кто-то музыканту. Ответ не замедлил: разъяренный певец обрушил на голову критика свою лютню. Инструмент треснул. Правда, драчунов быстро разняли.

Тут и там мелькали в толпе жрецы Фоса и монахи — заметные издали в своих голубых плащах. Иные искали людей, которых надлежало обратить в истинную веру; другие просто выполняли поручения, полученные в храме или монастыре. Делая покупки, святые отцы торговались с энергией и опытом, сделавшими бы честь любому далекому от храмовой жизни видессианину.